Бандитский век короток - страница 6

Швырнув гранату в разбитое окно, из которого беспрестанно лупил пулемет, Гром перекатился по хрустящей битым стеклом земле за стену соседнего дома и, вскочив на ноги, бросился в дверной проем. Ему навстречу туго и звонко ударил автомат. Укрывшись за висящей на одной петле дверью, Гром выпустил длинную, в полрожка, очередь. Внутри дома страшно закричали. Высунувшись на секунду, Алексей окинул взглядом комнату. Один из боевиков лежал у стены с развороченным черепом, второй сидел у стены на корточках, покачиваясь, и пытался засунуть обратно в живот вывалившиеся внутренности.

Добив его короткой очередью в голову, Алексей уже направился к выходу, когда услышал за спиной тихий стон. Он мгновенно обернулся, падая и вскидывая автомат. В углу, у стены зашевелилась куча тряпья.

Стволом отбросив вонючую ветошь, Гром обнаружил под ней мальчишку лет шестнадцати, связанного проволокой. Парень был без сознания и в горячке стонал тихо и жалобно. На плече его расплылось кровавое пятно.

Как наёмника ни называй — контрактник, сверхсрочник или ещё как, — сути дела это не меняет. Наёмник всегда наёмник. Гром продавал за деньги свою жизнь и умение ловко убивать, жалость давно забыла дорогу в его сердце. Но похищенный парнишка был очень похож на младшего брата, и Алексей, проклиная всё на свете, взвалил бедолагу на плечо и каким-то чудом благополучно вынес из-под огня. В санчасти парень пришел в себя, и хирург сказал Грому, что жизнь юноши вне опасности.

А через день по части бродил, тяжело опираясь на посох, древний, как горы, старик-дагестанец и искал Грома. Найдя его, дед длинно, пристально посмотрел в глаза Алексею, что-то соображая.

— Ручка есть? — спросил он на ломаном русском.

— Какая ручка? — опешил Гром.

— Всё равно, — неожиданно белозубоулыбнулся дагестанец. Взяв протянутый Громом обмотанный изолентой стержень, он записал на клочке бумаги телефон. — Будешь в Москве, позвони. При встрече отдай это. — Старик протянул Грому старинную монету.

— И что будет? — спросил Гром, вертя в руках позеленевший от времени металлический кругляш.

— Тебе помогут.

— Кто поможет, в чём? — недоумевал Гром.

— Ты спас моего внука, потомка древнего рода. Мы никогда не забудем этого. — С достоинством повернувшись, старик направился к видневшимся невдалеке скалам. Он остановился, уже почти скрывшись в тумане, и неожиданно звонко крикнул: — Его зовут Иса Магомедов! Запомни! Его зовут Иса!

Горы подхватили его крик:

— Иса!.. Иса!.. Иса!

— …Иса.

Задумавшийся Гром  обернулся на голос. Перед ним стояли двое: один повыше, другой пониже, в дорогих черных пальто, с характерной внешностью, при виде которой Грому сейчас же почудился запах пороха. За их спинами громоздился чёрный джип, похожий скорее на танк. Он гордо возвышался прямо под знаком «Стоянка запрещена».

— Ты, что ли, говорил про Ису? — с акцентом повторил тот, что повыше.

Гром кивнул.

— Поехали.

Хозяин роскошного кабинета кивком отпустил спутников Грома и, откинувшись в кресле, сцепя пальцы на животе, принялся в упор разглядывать Алексея. Он даже не предложил ему сесть.

Большие, черные, чуть навыкате глаза Магомедова равнодушно скользили по лицу Грома, по его одежде.

— Значит, ты спас моего брата? — нарушил наконец затянувшуюся паузу дагестанец.

Гром неуверенно кивнул.

— И он дал тебе этот телефон?

— Ну, в общем, да.

— И это всё?

Гром некоторое время непонимающе смотрел на него, затем, вспомнив, порылся в карманах и положил перед хозяином кабинета монету.

Магомедов долго рассматривал ее в лупу, затем поднял на Грома сразу потеплевшие глаза.

— Спаситель моего брата — мой брат! — Кавказец встал из-за огромного стола, уставленного компьютером, факсом и прочей оргтехникой, обошёл его и обнял Грома. Алексей неприязненно вдохнул запах дорогого одеколона, но не отстранился, сдержался.

— Вот так! Одного брата потерял, другого нашёл, — невесело усмехнулся он.

— Зачем потерял?! — не понял кавказец. — Как потерял?! Ну-ка рассказывай!

И Гром, чьё долго копившееся внутри горе выплеснулось наконец наружу, неожиданно для себя всё рассказал этому, чужому. Он говорил долго, сумбурно, перескакивая с пятого на десятое, не стыдясь навернувшихся на глаза слёз.