Банджо-блюз - страница 14

– Ты думал, я разозлюсь из-за этого, – сделал вывод Мак и явно пытался выглядеть обиженным, как будто это не было самым логичным предположением из всех, что Митос мог сделать, – Митос, они же смертные. Ты же не думаешь, что я им желаю мучений?

– Они террористы, – ответил Митос, с подозрением наблюдая за Маклаудом, – плохие парни, Маклауд.

– Мы тоже бываем плохими парнями время от времени, – ответил Мак. – Ты не мог не мог думать, что это имеет значение. Не на войне. Ты поступил как герой.

Митоса и раньше пытались обвести вокруг пальца, причём мастера этого дела. Маклауда сейчас сложно было заподозрить в лукавстве:

– Вообще-то я ещё нелегально вывожу из страны антиквариат. Хотя, может, и легально, так как это подарки от последнего официального афганского правительства.

Маклауд расплылся в улыбке и откусил кусок хлеба:

– Я так и знал, вернее, я узнал некоторое время назад, раньше чем Джо выяснил. Но хотел, чтобы ты сам признался.

– И как ты узнал? – спросил Митос, хотя куда больше хотелось спросить, почему Горец не в бешенстве.

– Я торговал антиквариатом несколько лет. Ты действительно думаешь, что в этом бизнесе ещё осталось что-то, о чём я не в курсе? Три разных дилера связывались со мной, чтобы выяснить, знаю ли я носатого фламандца, который вывозит вещи из Афганистана.

– Не такой уж у меня и большой нос, – возмутился Митос, – по крайней мере не настолько большой, чтобы опознать меня по нему. И я бельгиец, а не фламандец.

– Конечно, как скажешь. Но, смотри, этот парень не дилер. По крайней мере нет информации о том, чтобы он что-то продавал. А если он работает на коллекционера, то очень тщательно это скрывает. И они решили, что он работает на американцев или на афганское правительство в изгнании, а может, и на себя, но только тогда он должен быть очень-очень богат, а богачи не станут сами делать грязную работу.

– И к какой версии ты сам склоняешься? – спросил он, и Мак улыбнулся. Он сидел так близко, что стоило только перегнуться через стол, чтобы поцеловать его. Митос не собирался этого делать, но это не значило, что не было соблазна. Маклауд был хорош и слишком хорошо это знал.

– Не из альтруизма, – произнёс он, и Митос еле заметно вздрогнул. Может, и хорошо, что между ними стол, – но и не похоже, чтобы ты собрался заняться торговлей антиквариатом. Значит, просто коллекционируешь.

Митос встал и принялся убирать тарелки со стола. Джо был прав: веди себя с ним, как с другом, и скажи правду. Он посмотрел на часы: и как назло, свободного времени ещё была уйма.

– До Алексы, – начал он наконец, стоя к Маклауду спиной, – намного раньше всего этого, – до знакомства с Джо, наблюдателей, Маклауда, до того, как Афганистан превратился в осиное гнездо, – в 1936-м. Я жил в Берлине, и, конечно же, там была женщина, Райза, она училась в консерватории по классу фортепиано, а я преподавал в университете. Всё было довольно спокойно, пока Гитлер не пришёл к власти.

Он вздохнул, вспоминая:

– Они были евреями, богатыми, интеллигентными, поддерживающими либералов и ортодоксальными. В то время таким был и я, когда начались волнения, я был одним из первых, кто оказался на спасательных судах. Я умолял её отца перебраться в безопасные края, и когда он отказался, то предложил Райзе сбежать со мной. Мы могли эмигрировать в Америку как муж и жена, прожить целую жизнь вместе.

– Она была совсем юной, – Митос вспомнил чёрные волосы, тёмное пальто, бледное лицо и лучистый взгляд, – и горячо предана родителям и своему богу, кроме того, она была чертовски вспыльчива, мы поссорились, – они оба вспылили тогда, она назвала его трусом и предателем, а он её – идиоткой и ушёл. – Я уехал на следующий день. Она осталась. Вся ирония в том, что она была предбессмертной, они не были её настоящими родителями, это не был её бог. Я не сказал ей. Я хотел, чтобы она выбрала, и она выбрала их. Она умерла вместе с семьёй в газовой камере, и её тело сожгли.

Митос обернулся к Маку. Тот был мрачен: бледное лицо, поджатые губы. Митос продолжил:

– Когда всё закончилось, я вернулся, от дома осталось одно пепелище, все вещи пропали, даже рояль, который был размером со слона, всё, что осталось от Райзы – это пачка писем и нечёткая фотография.