Бармен из Шереметьево - страница 10

– Видишь ли, в твоём желании свалить нет ничего необыкновенного. Тысячи мечтают об этом, многие попытались и теперь гниют по зонам, и лишь единицам это удалось. Единицам. И ничто не говорит за то, что ты попадешь в их число. Мой тебе совет – не дёргайся! Загубишь, сломаешь себе жизнь.

– Так ведь это вовсе и не моя жизнь получается…, – с тоской отвечал племянник.

– Мы все тут живём не своей жизнью – научись уже принимать реальность!

– Так что ж тогда делать-то мне?, – совсем уже еле слышно прошептал Димка.

– Живи. Не делай резких движений и живи со своей мечтой. Я тебе так скажу – без мечты совсем херово. Сходи в эту свою армию и будем искать варианты уехать легально. Надо жениться на еврейке. Поедешь в Бобруйск или в Черновцы – оттуда выпускают на «ура», – неубедительно говорил дядя, но Димка его не слушал. В восемнадцать лет два года кажутся вечностью, а ему очень хотелось сбежать немедленно.

– Чего ж ты сам-то тогда не уехал?, – простодушно поинтересовался он.

Ответить на этот вопрос невозможно – не рассказывать же подростку о своих поражениях на этом пути, о том, что родной дядя является информатором КГБ, о том, что его, поневоле знакомого с методами работы этой организации, теперь вообще никто и никогда из страны не выпустит.

– Так я как-то и не хотел…, – вновь соврал Влад, тяжело вздохнул и отвернулся.

А Димка ушел в армию.

Мчится на юг по автобану E7 коричневый Мерседес. Гельмут Рюб, старший инженер Ziemens AF везет своего сына в аэропорт Франкфурта-на-Майне и мучительно пытается начать разговор.

– Ну зачем же ты открываешь уже четвертую банку пива?, – хочет он сказать Мартину, но, понимая что это закончится очередным скандалом, Рюб молчит. Молчит и младшая – она напросилась проводить брата, сидит тихо на заднем сиденье и ужасно жалеет что поехала: эти двое всё время ругаются. Вообще-то, если честно, то она рассчитывала доехать до Касселя и остаться у подружки с тем, чтобы папа ее подобрал на обратном пути, но теперь ей и заговорить об этом страшно – такое тут висит безмолвное напряжение. Впереди появляются первые указатели на Кассель – ровно полдороги от дома Рюбов в Брауншвайге до Франкфурта и маленькая Эмма решается:

– Папа. Ты должен завезти меня к Стелле.

– А ты что с ней созванивалась?

– Да. Вчера и сегодня. Она меня ждет.

Папа неожиданно соглашается – он ещё надеется на разговор с сыном и лучше если это произойдёт без младшей.

Через десять минут мерседес, зашуршав гравием, остановился у большого красного дома с острой крышей.

– Мы провожаем Мартина в Советский Союз!, – закричала Эмма своей подружке. Стелла с мамой подошли к машине, но Мартин не смог подняться – он уже был пьян.

– И ты даже не обнимешь сестрёнку?, – с нарастающим раздражением спросил отец.

– Я обниму её когда вернусь, – нашелся Мартин и помахал рукой. Девочки побежали в дом.

– Через пять часов!, – крикнул старший Рюб, – я заберу ее через пять часов.

Всю оставшуюся дорогу отец и сын не проронили ни слова.

– Где? В какой момент и как я его потерял?, – в тысячный раз думал Рюб и не находил ответа. Мартин рос нормальным, немного замкнутым парнем. Увлекался механикой, но не той что требует чертежей и аналитического мышления – ему нравилась видимая и понятная механика. В Брауншвайге есть прекрасный Технологический Университет, но Мартин учиться не стал, а предпочел уехать в Вольфсбург, где начал работать наладчиком конвейерных линий в концерне Фольксваген. Отец пару раз навещал его и остался очень доволен – сын и ещё трое парней снимали большой дом, где каждый имел свою комнату с удобствами. Жили дружно, по вечерам пили пиво в большой гостиной, смотрели телевизор или шли бродить по Порше Штрассе, недавно переделанную в пешеходную зону. Но ничего не длится долго когда тебе двадцать лет и вскоре на место уволившихся одного за другим приятелей въехали двое рабочих-итальянцев значительно старше Мартина по возрасту. В доме стало скучновато, монотонная работа тоже не радовала. Вечерами Мартин все чаще наливался пивом в одиночку. Сам ли он ушел из Фольксвагена, или же был уволен – неизвестно, но к Рождеству 1980го года он вернулся домой и, по протекции отца, был принят наладчиком в Ziemens AF. В Брауншвайге за близость к границе с Восточным Блоком правительство платило неплохую надбавку и Мартин ничего не потерял в деньгах, но вот характер его окончательно испортился – он стал замкнут, в разговорах язвителен и только младшая сестренка могла найти с ним общий язык. Женщин он избегал, считая что большие залысины делают его непривлекательным в их глазах.