Барышня Дакс - страница 30
Кармен де Ретц снова опустила на подушки шезлонга свое стройное тело и откинула назад золотистую головку; ее губы иронически улыбались.
– О! Я охотно верю, что вы вовсе не созданы друг для друга. Но в этом нет никакой нужды, чтоб втихомолку с приятностью флиртовать по темным углам.
– Верно. Но только я не флиртую. К тому же я, кажется, неоднократно уже докладывал вам, как мало удовольствия я получаю от флирта. Что делать, дорогая! Я несовременен. Я продолжаю твердо верить в тот самый доисторический предрассудок, который вы так талантливо разбили в пух и прах в последней вашей книге, – в любовь. Чувственность представляется мне близнецом нежности. И я предоставляю пансионеркам и школьникам заниматься пустым флиртом, который вам угодно называть приятным.
Кармен де Ретц отвечала насмешливо:
– Как мило быть белой вороной среди черной стаи. Фужер возразил:
– Много белых воронов, но они перекрашиваются в цвет сажи, чтобы нравиться воронам. Почитайте Мюссе!
Он ласково улыбнулся и пригласил всех пить Приготовленный им турецкий кофе. Кармен де Ретц взяла чашку, но не сложила оружия.
– Значит, вы не флиртуете с барышней Дакс. Тем лучше для вас обоих.
– Отчего же лучше?
– Оттого что это было бы неблагоразумно с ее стороны и бесчестно с вашей.
– Вот и громкие слова пошли в ход! Бесчестно… Я перестаю понимать что бы то ни было! Вы проповедуете повсюду «право жить вместе и возрождение женщины через свободный поцелуй», – ведь я правильно цитирую, не так ли?
– Фужер, – запротестовала госпожа Терриан со своего шезлонга, – Фужер! Такие вещи можно писать, но их не говорят во всеуслышание!..
– Их не следовало бы даже писать! Но оставим это. Вы, нигилистка, феминистка, мятежница! Вы, которая хвалитесь, что у вас есть любовники, что у вас целая куча любовников…
– Эти мне девушки, – вставила своим ласковым голосом госпожа Терриан, – какое у них воображение!
– Я как нельзя более согласен с вами, сударыня! Но оставим также и это. Вы, бесстыдница, поцеловавшая меня в губы. Да, я говорю, в губы! Да, шесть недель тому назад, на Вышке, однажды утром, когда не было дождя!
– Господи! Что я слышу! Фужер… Ваша нескромность просто ужасна!
– Нет! Вовсе нет! Успокойтесь, милая госпожа Терриан: это был чрезвычайно эстетический поцелуй, и обменялись мы им в чрезвычайно поэтическую минуту. Вот видите! Но оставим и это! Вы, Кармен де Ретц, – а это имя говорит само за себя, – вы называете неосторожным и бесчестным простой флирт, к тому же воображаемый, которым будто бы – с удовольствием – занимаются Бертран Фужер, свободный мужчина, и Алиса Дакс, свободная девушка?
– Дорогой мой, – заявила с серьезным видом Кармен де Ретц, – вы чрезвычайно красноречивы, но у меня в руках пустая чашка, которая мне мешает.
– О! Я в полном смущении.
Он уже взял чашку и заодно поцеловал ее руку.
– Благодарю вас. Теперь я отвечу вам!
И она выпрямилась во весь рост, гибкая, как рапира, и повернулась лицом к противнику:
– Да, я полагаю, что женщина вольна любить кого захочет, когда захочет и сколько захочет. Но я полагаю также, что молоденькая девушка, закореневшая в своих наследственных или благоприобретенных предрассудках, – не женщина. И если вы грубо разобьете темницу, если вы сразу выпустите пленницу на вольное солнце, вы будете безумцем или преступником. Оттого что вы только ослепите ее. И не свободной будет она, выйдя из тюрьмы, а калекой навсегда.
Она прошлась по гостиной, потом оперлась на подоконник.
Фужер подошел к ней и стал подле нее:
– Знаете? – сказал он тихо. – Я готов усомниться в вашей искренности. На словах вы современнейшая и отважнейшая из женщин. Что касается действий… увы, увы! Мы продолжаем оставаться при том единственном поцелуе. И все же, смею надеяться, мои губы в то утро вам понравились?
Она посмотрела прямо ему в глаза.
– Любовь веет, где ей угодно, друг мой! К тому же в тот день, о котором вы вспоминаете, я целовала не только ваши губы, я целовала алое солнце, синий воздух, золотой и серебряный туман. А потом, без этих аксессуаров, ваши губы сами по себе перестали привлекать меня. Вот и все.