BASE 66 - страница 6

Удобно сидя в самолете клуба, который мы назвали Эстер, я старался выкинуть из головы всё, что не касалось прыжка. С закрытыми глазами я представил прыжок несколько раз. Подъем на высоту 3000 футов дал мне вполне достаточно времени, чтобы несколько раз пройти каждую деталь прыжка, от отделения до рывка кольца. Способность мысленно визуализировать прыжок — важный навык парашютиста. Как только мы достигли 3000 футов, инструктор направил пилота к точке выброски. Он попросил его уменьшить мощность двигателя, чтобы самолёт снизил скорость, затем посмотрел на меня и сказал: «О’кей».

Настала моя очередь. Концентрируясь на прыжке, я вылез наружу и встал на подножку. Глубоко вздохнул и отделился от неё. Началось моё первое настоящее свободное падение.

«Прогнись тысяча, посмотри тысяча, найди тысяча», — говорил я вслух. Посмотрев туда, где должно было быть кольцо, я обнаружил, что его там не было. К сожалению, не было никакого времени, чтобы выяснять, что там с ним случилось. Надо было что-то делать, и быстро. Моя правая рука наткнулась на что-то, похожее на трос. Я сжал его указательным и большим пальцами и с силой потянул. Какое счастье, купол раскрылся!

Инструктор не одобрил мой первый «ручной» прыжок. Он сказал, что три секунды я падал в правильном положении, а затем внезапно начал кувыркаться. Кроме того, когда купол раскрывался, я падал спиной вниз. В общей сложности я был в свободном падении целых десять секунд, дважды максимальное время. Инструктор, который, как оказалось, наблюдал мое падение в бинокль, знал, что случилось и заставило меня так действовать. При отделении от самолёта кольцо вывалилось из своего кармана и оказалось у меня за спиной. Только благодаря тому, что у меня длинные руки, я смог достать до троса, присоединенного к кольцу, и дёрнуть его. Ещё чуть-чуть, и надо было бы раскрывать запасной парашют.

Позже, в тот же день, я сделал еще два прыжка с той же высоты, оба из которых были одобрены. Вечером, следуя старой парашютной традиции, я угостил всех пивом. Существует неофициальное международное правило, определяющее, в каких случаях парашютисты должны так поступать: первый «ручной» прыжок, отказ с применением запасного парашюта, сотый прыжок, первый прыжок в голом виде и дни рождения. Парашютист несет пиво в здание клуба, ставит его на стол и кричит об этом так, чтобы все слышали. То, что происходит потом, похоже на паническое бегство или сумасшедший дом; каждый с нетерпением вбегает в комнату и как можно быстрее хватает своё пиво. За всю свою парашютную карьеру я никогда не видел, чтобы всё пиво исчезло больше чем за десять секунд.

В парашютном клубе царил фантастический дух товарищества. Мы очень хорошо узнали друг друга, несмотря на то, что встречались только по уикэндам. Здание клуба стало вторым домом, где мы готовили пищу, наслаждались сауной и ухаживали за парашютами и нашим самолетом, Эстер. Конечно, главным делом оставались прыжки. Внешность и происхождение значили мало. Самой успешной командой клуба были «Розовые Пантеры», состоявшие из анестезиолога, сварщика, разносчика газет и садовника. Мне иногда было трудно выбрать между моими родителями в Лунде и парашютным клубом в Ринкабю. Я просто помешался на прыжках. Моя бедная мама каждый раз волновалась, когда я был в Ринкабю. Она читала все сообщения о несчастных случаях и беспокоилась, не случилось ли со мной чего.

Ещё она часто спрашивала, не собираюсь ли я теперь, когда доказал своё мужество, перестать прыгать. Я объяснил, что свободное падение стало для меня образом жизни. Я нашел занятие, которое помогало осуществить все мои мечты о приключениях. Иронией судьбы было то, что именно мама позволила мне войти в мир приключений. Ведь на момент первого прыжка мне было только 17 лет, и чтобы меня до него допустили, требовалось разрешение родителей. Я упрашивал её два месяца, прежде чем она наконец согласилась и подписала бланк разрешения. Мой отец подписался бы немедленно, спроси я его, но я хотел, чтобы и мама была на моей стороне, пусть даже неохотно. То, что мои усилия увенчались успехом, стало ясно в мой восемнадцатый день рождения, когда родители дали 1 500 крон на покупку моего первого парашюта. Он был сине-желтым. Я назвал его Оке.