Батраки - страница 18
— Верно это, верно!
— Что так жить, что совсем не жить — все равно… Лучше уж сразу околеть…
— Не богохульствуй!
— Всю жизнь прислуживать нивесть кому, работать не покладая рук с утра до ночи и не иметь за это куска хлеба? Нет, уйду, будь что будет! Заработаю, тогда вернусь…
— Юзусь! Юзусь!
— Не плачьте, мама. Ничего со мной не сделается. Есть же там наши люди…
Он встал с постели и, одеваясь, уговаривал мать не расстраиваться.
— Но с чего это тебе пришло в голову? — спросила она, стараясь сдержать слезы. — До сих пор ты ни словечком не обмолвился.
— Сказали мне вчера ребята в костеле…
— Тоже собираются?
— Да, немало народу пойдет. Подбивают меня завтра итти… Ну, я им ничего не обещал, ждал, что вы скажете…
— Что я скажу! Боже милостивый…
— Я и так и этак думал, пока шел из костела.
О корчме он не упоминал, про себя затаил обиду. Он чувствовал, что ожесточение, придававшее ему силы, смягчится, если он расскажет матери.
«Дождетесь вы, псы поганые, — грозился он мысленно, — вы у меня еще запоете!»
— Так думаешь завтра итти? — жалобно спросила мать.
— Пойду, мама. Будь что будет!
— Ну что ж… — заколебалась мать. — Ступай с богом, придется нам без тебя тут перебиваться. Только денег у нас нет… Как быть?.. Не итти же тебе без гроша в такую даль. Надо хоть на дорогу…
— Да, надо! — призадумался Юзек. — Знаете что, матуся? Продайте коз…
Но он тотчас испугался своего предложения и робко посмотрел на мать, не понимая, как это ему пришло в голову. Может быть потому, что не было ничего другого.
Только и были у них в хозяйстве — эти две козы. Их молоком они и жили все лето.
— К зиме все равно вам придется их продать, — заметил Юзек, кормить-то нечем.
— Продать коз… — мать замолчала. Ей представились долгие голодные месяцы без молока. — Да что толковать по-пустому. Нет у нас ничего другого… Думай — не думай, а продать придется. Ну, до зимы прокормятся козы молочаем, а когда морозы начнутся да вьюги, что им давать? Ничего тут не надумаешь, как нужда заставит, так и сделаешь. А когда ярмарка? — спросила она.
— Завтра!
— Правда, вторник… Так ты завтра пойдешь?
— Да надо. Они будут ждать меня у костела.
— Ну что ж! На то, видно, воля божья… Зося! Вставай, пора! Уже день на дворе!
Разбудив девочку, она утерла непросохшие слезы на лице, тяжело вздохнула и принялась сызнова разводить давно погасший огонь.
Зося соскочила с лавки, застланной гороховой соломой, и подбежала к ведру — умываться.
— Уже белый день на дворе! Как же это я!
— Вот и дивись теперь! — пожурила ее мать.
Она быстро приготовила завтрак, и, как всегда, они сели втроем за стол, но сегодня молча вкушали дары божьи…
После завтрака все принялись за работу.
Зоська погнала коз.
— Только попаси их хорошенько! — вслед ей крикнула мать. — Завтра уже не придется.
— Почему?
— Поведем их на ярмарку…
— Продавать? — огорчилась Зося.
Юзек притащил хворосту для печки и весь день что-то ладил по хозяйству. Маргоська прибирала хату и втихомолку плакала по углам. Медленно тянулся этот печальный день. Столько дел они переделали, а ночь все не наступала.
Утро следующего дня было еще печальнее в хате за ружьем.
Юзек собирался в дорогу — да что ему было собирать: две рубашки, онучи и кусок масла…
Все валилось у него из рук, и неизъяснимый страх перед неведомым будущим сжимал ему сердце.
— Воля господня! — часто повторял он, стараясь совладать с собой и не выказывать тревогу перед заплаканной матерью.
Она хлопотала, как могла, все ему приготовила на дорогу; едва рассвело, покормила коз, но душу ее угнетала великая тяжесть, которую она не могла сбросить.
— Вот вижу и вижу, будто кого-то выносят… — с тоской говорила она, глядя на Юзка.
— Полноте выдумывать! — отвечал он в страхе.
— Юзусь! Юзусь!
— Не плачьте, матуля, я же вернусь к вам.
Зося плакала вместе с матерью, но не знала, о чем… Ей казалось, что Юзек скоро вернется, как всегда, когда он уходил на богомолье. И она удивлялась его унынию. Говорит, что за деньгами едет, а горюет, — размышляла она. А потом удивлялась, что, уходя, он обнял ее и на пороге перекрестился.
Мать выгоняла из клети коз, когда влетел Войтек.