Баядера (СИ) - страница 6

Я кричал все громче, сжимая веки все сильнее, пытаясь удержать соленую влагу внутри и не дать ей пролиться.

Яркая вспышка ослепила меня даже с закрытыми глазами.

Мое тело с безумной скоростью падало вниз.

Тишина.

Я лежал с закрытыми глазами на чем-то мягком. Пахло свежестью и лекарствами. Я боялся открывать глаза, потому что не знал, где окажусь в следующую секунду. Может быть, я уже умер и все, что происходило со мной, — это мой путь из жизни в смерть?

Но тогда ничего не случится, если я просто здесь полежу, наслаждаясь покоем и тишиной.

Постепенно я стал как-то по-новому ощущать свое тело. Оно как будто наливалось тяжестью и болью. В груди защемило.

Я вспомнил Карину…

— Игорь Александрович, присаживайтесь, пожалуйста! Будем пить таблеточки!

С трудом я принял вертикальное положение. Веки стали просто пудовыми, но в конце концов я все-таки совладал с ними.

Смятая белая простынь. Идиотская полосатая пижама. Тощие колени, проступающие под тонкой тканью штанов. И высохшие, коричневато-желтые морщинистые руки на этих коленях.

Мои руки.

Я поднес их к лицу, чтобы получше рассмотреть. Пальцы тряслись, как у последнего алкоголика. Взгляд с трудом фокусировался.

И в этот момент я почувствовал, как что-то теплое поползло по правой ноге.

Господи, я же мочусь.

Рефлекторно схватившись за ногу, я нащупал под штаниной мягкий пластиковый мешочек. Мочесборник. Вот почему не было ощущения сырости.

— Игорь Александрович? С вами все хорошо? — взволнованно спросила меня хорошенькая молодая медсестричка с подносом в руках.

Я хотел ей ответить, но забыл нужное слово. Да и что я хотел ей сказать?..

Мне нужно было встать. Медсестра подсунула мне коляску, но я должен был сделать это самостоятельно!

Снова и снова мое тело отказывалось подчиняться, становилось все трудней дышать, и я понял, что это конец.

Нужно остановиться.

Я провел рукой по своему лицу. Какое счастье, что я не мог его видеть.

Где я? В следующем аду? Или в единственной настоящей реальности?

— Как я здесь очутился? — прошамкал я, удивляясь, как же, оказывается, сложно говорить без зубов.

Медсестра не удивилась. Она с жалостью посмотрела на меня, и, проворно поправляя мою постель и подсовывая в очередной раз таблетку, заговорила отвратительным, сюсюкающим тоном, как говорят с маленькими детьми некоторые мамаши, отказывающие своим отпрыскам даже в подозрении их причастности к интеллекту.

— Вы в приюте Эдвардса. Вас сюда перевели из клиники доктора Грабовски семнадцать лет назад. В молодости вы работали на какой-то космической станции, и там с вами случилось несчастье…

— Что со мной случилось?

— Несчастье… — еще раз повторила она, как будто в сотый раз рассказывала сказку на ночь.

— Что конкретно?

Она удивленно замерла, словно не ожидала такой реакции.

— Я не знаю. Вы сегодня… не совсем обычный. Вы хорошо себя чувствуете?

Ком подкатил к горлу, а из горла вырвался сипящий смех.

— Просто сногсшибательно, как молодожен в медовый месяц. Почему я оказался в модной психушке?

— На почве полученных травм вам поставили редкий диагноз, и доктор Грабовски заинтересовался вашим случаем и взял на лечение.

— И что мне ставили кроме недержания?

— Раздвоение личности. Противостояние анимы и анимуса вашего «я». Об этом вся медицина шепталась.

Я помнил «Гефест». Помнил ту смену и моего напарника… Как же его звали… Потом темноволосая шлюшка. А потом я куда-то провалился…

И тут я отчетливо увидел одну сцену. Я сижу в мягком кресле. Рядом со мной стоит женщина. Она наклоняется ко мне, так низко, что ее дыхание щекочет мне лицо. Женщина гладит мои волосы.

И я вспомнил имя.

Магдалена.

Я застонал, пытаясь остановить хлынувший в мою память поток кровавых картинок и отвратительное, радостное чувство, обуревавшее меня…

Я?

— Все это делал я?..

Медсестричка попятилась.

— Поэтому я не могу сам подняться. Хитрая операция, как же она называется… Частичное рассечение сухожилий, вкупе с частичной парализацией для особо опасных преступников.

— Я позову доктора, — испуганно проговорила медсестра и выпорхнула в коридор.

Я смотрел в белый потолок и смеялся. По морщинистому лицу текли ручьи слез, в пластиковый мешок снова лилась моча, а я не мог остановить свой смех.