Байкальской тропой - страница 16

Мы едем по лесной тропинке, и все время приходится нагибаться и отводить ветви. Кобыла подо мной оказалась ледащая. Сначала она никак не хотела выходить из-за ограды конюшни, а в лесу то и дело взбрыкивала задом, и, теряя стремена, я мешком хлюпался в седле. Алексей поглядывал на меня и добродушно посмеивался. Наконец я решил проявить волю: несколько раз вытянул строптивицу ремнем, она закрутилась, недовольно зафыркала и потрусила рысцой. На том и поладили.

Небольшая пещера, прозванная в этом краю пещерой Мингалы, расположена в скалах, метрах в трех над землей. Вход узок, и забраться внутрь трудно. У входа на фоне темной стены — рисунок, сделанный красной краской. Я стал перерисовывать его в свой дневник. Алексей, едва протиснув голову в щель, сосредоточенно дышал мне в затылок, наблюдая за моей неверной рукой.

На земляном полу были разбросаны истлевшие кости изюбра, лося, косули. Определением костей занимался Алексей, и, слушая его объяснения, я ни на мгновение не сомневался в достоверности его слов, настолько детально рассказывал он, какая кость от какой части тела. Алексей говорил, что раньше здесь находили костяные ножи и наконечники для стрел. Если верить преданию, слышанному в окрестных деревнях, пещера служила жертвенником жившим здесь монголам. Но больше всего удивляла яркая краска рисунка, хорошо заметная даже в полумраке пещеры.

Алексей предложил покопаться в пещере, уверяя, что мы обязательно наткнемся на что-нибудь интересное. Велик был соблазн иметь в своей коллекции, например, костяной нож из пещеры Мингалы. Но, подавив соблазн, я объяснил Алексею, что это увлекательное и кропотливое занятие достойно лишь рук археологов.

Возможно, что, путешествуя по Байкалу, они отыщут деревню Куртун. И совсем не обязательно отрывать от дела Иннокентия Петровича. Любой мальчишка проводит к пещере. Она расположена километрах в полутора от Куртуна, на северо-запад. (Хочется добавить, что впоследствии, просматривая научную и художественную литературу о Прибайкалье, я так и не нашел ни одного упоминания о пещере Мингалы.)

Иннокентий Петрович встретил нас у околицы. Он ссадил Алексея и, сам взобравшись в седло, предложил мне проехать на ферму «Топило», расположенную километрах в четырех от деревни. Поехали. Ферма животноводческая, а зовется «Топило» потому, что она как островок посреди болот. Узкая колея петляла по тайге и, наконец, вывела нас к этому островку. На просторной поляне два коровника, сарай с продавленной крышей и поодаль избушка с пестрыми, веселыми занавесками на оконцах. Вокруг таежная тишина. Не успели мы привязать лошадей к слегам ограды, как из ближайшего коровника донесся зычный мужской голос:

— Пеструшка! Утес! Сиротка! Куда лезете, разгильдяи! А ну на место! Я кому сказал, неслухи!

Иннокентий Петрович усмехнулся и кивнул на коровник:

— Телятник наш Михаил со своими воюет…

Мы вошли в помещение, и я невольно остановился на пороге. Снаружи невзрачный, с подслеповатыми окнами, кормник внутри словно весь светился. Какая-то необычная чистота и порядок просто бросались в глаза. Весь пол устлан ровным слоем золотистой соломы, в одну линию свежеокрашенные оградки вольеров, вдоль них продолговатые корытца, обструганные до желтизны. Потолочные балки покрыты ровными мазками известки, свисают керосиновые фонари с вычищенными и зарешеченными стеклами. От парящего котла на печи разносится влажный, душистый запах леса. За печью невысокого роста мужчина с поварешкой, парусиновый передник достает почти до полу, на голове зимняя шапка, бледное лицо окаймляет коротко подстриженная черная борода.

— Здорово, Миша, — пробасил Иннокентий Петрович, — в гости к тебе, с товарищем.

— Гостям поклон и привет! — весело отозвался Миша и пошел нам навстречу, вытирая о фартук руки. — Давненько бригадир, ты не заглядывал к нам, давненько…

Когда он здоровался, крепко пожимая руки, его черные глаза смотрели на нас неподвижно, в упор.

Миша и бригадир пошли вдоль вольеров. Телята испуганно шарахались от Иннокентия Петровича и робко тыкались влажными носами в Мишину спину. Остановившись у стены где была приколота какая-то таблица, Иннокентий Петрович долго вчитывался и потом, не скрывая удивления, спросил: