Байки из STIKS-а - страница 28

Ну так вот, услышала она, что наша команда собирается выдвигаться в сторону Контейнерного, а там, как вы знаете, безопасницей сидит кто? Вот, правильно, Кобра. Стало быть, там гнездо феминизма. И Хения, так она себя назвала, милостиво согласилась нас туда сопроводить. Заплатите мне, говорит, каждый по три спорана, и я тогда возьмусь защищать вас во время всего перехода. Кроме, говорит, ночи. Мы еще тогда не смекнули, почему кроме ночи. Только потом уже в рейде поняли.

Мы согласились конечно, в ножки ей поклонились, спораны приготовили. Как мы без ее помощи? Где уж нам уж, куды нам деться? Старший наш, Монгол, кивнул со всей своей восточной мудростью…

Да шучу я, что ты Монгола не знаешь? Эта калмыцкая морда орал полчаса матерно на русском и калмыцком, и еще вроде на каком–то, что он с ней в одной степи гадить не сядет, а если сядет, так потом мыться будет неделю и не отмоется. Не любили Хению нормальные мужики, а те, что пожиже, так и вообще боялись.

Монгол, правда, потом отошел и согласился Хению в поход взять, только сам уже ей выставил тройную ставку. Доплата, так сказать, за испорченные нервы. Решил, что она ж все равно попрется, а с нами хоть немного, но безопаснее будет, и ей, и нам. Нормальный мужик Монгол. Бабу костерит, так что черти в омуте уши затыкает, а сам думает, как о ней получше позаботится. Ну и двинули мы с этой Хенией в Контейнерный.

Днем–то она ничего так, не тупила, адекватная. А как свечерело и на ночевку стали устраиваться, ее перемкнуло. Не буду, говорит, с вонючим мужичьем ночевать, сношайте друг друга, педики, а на меня и не смотрите. И двинула свой лагерь разбивать, да еще и так устроилась, что от нас ее не видно нихера.

Калмык пару раз дернулся идти ее охранять, но помнил, как она стреляет, и как заявила, что если кто сунется, завалит. И вот до утра мы доночевали, часовые, недреманое око, все дела. Вроде тихо все было.

А пошли ее будить — оказалось, что ее лотерейщик особо хитрожопый, наверное из рыси получился, уж больно когтистый и по деревьям скакал хорошо, скрал. И вот стоим мы над тем, что от нее осталось и двойственное чувство — с одной стороны неловко, что пятеро муд… мужиков бабу не уберегли, а с другой — жгучая такая благодарность. Если б не она, этот лотер бы нам ночью устроил Варфоломеевскую ночь. Так что амазонка Хения у нас с тех пор в почете — спасла пять человек. Но, сдается мне, нихера не о такой славе она мечтала.

Так о чем это я мужики? Если вот из этой истории посмотреть, то как бы получается, что феминизм, он, получается, убивает.

— Какие только не бывают бабы на свете, — подтвердил Каин, глубокомысленно вздыхая, — Попадется такая вот злыдня — навсегда веру в женщин потеряешь. А другой, смотришь, живет как у Христа за пазухой. Вот вы про Харона слышали?

— Жил один мужик со сварливой бабой. Как бабу ту звали, история умалчивает, а вот мужика в Стиксе прозвали Хароном, и вы потом поймете, почему.

Попал мужик под перезагрузку точно вот как ты, Звездобол, в частном доме, только не на даче, а в сельской местности. Был он типичным деревенским трактористом — здоровым, косая сажень в плечах, и добрым настолько, что пока сто грамм не хлопнет — мухи не обидит.

Жена у него была под стать, только наоборот: маленькая, злая, как на улице не появится — так скандал. В селе том подозревали, что эта мегера однажды просто пришла к нему в дом и уходить не захотела, а Харон по доброте своей ее прогонять не захотел. Злой ведь не злой человек, а жить ему где–то надо.

Так и жили. Он на фермера работает, она дома по хозяйству. Пока будние дни, так их особенно и не видно, мегера то его особо из дому не выпускала. А как выходные — он обязательно в лакер за штофом водочки, и бродить по селу, людей задирать. Потому что по пьяни у него знатно скобу срывало. Село только тем и спасалось, что мегера хорошо знала мужа, и к тому времени, когда он начинал заборы шатать и грозиться стекла бить, выходила из дома, находила его, брала за химок и тащила домой, как котенка нашкодившего.

Боялся ее Харон, как огня. Или любил. Так скорее всего и было, только вот девки–сплетницы из зависти бабской говорили, что боялся, и что мегера его — чистой воды ведьма.