Базалетский бой - страница 4
Но нет, не ради материнской ласки, не ради встречи с близкими проделал опасный путь отважный монах Бежан, сын Георгия Саакадзе.
Не успели смолкнуть приветствия, не успели застольники опорожнить чаши с вином, как Бежан нетерпеливо попросил отца уделить ему внимание. Оказывается, прогулка по саду не способствует серьезной беседе — шипы помехой, и охотничий зал тоже — чучела птиц мешают. Раскатисто захохотал Саакадзе и по каменной лесенке направился в свою башенку. Бежан, войдя следом, поспешно затворил на задвижку кованую дверь и, волнуясь, зашагал от ниши до тахты.
«Совсем как я», — с усмешкой подумал Саакадзе и умышленно не нарушал молчание.
— Отец, — не выдержав, заговорил Бежан, — неужто ты по моей тревоге не догадываешься, о чем хочу поговорить с тобой?
— Знай, мой мальчик: если бы и догадывался, продолжал бы молчать. Персидская мудрость поучает: «Кто первый заговорит, тот уже проиграл».
— Но, отец, разве грузинская мудрость не возвышеннее: «Блажен утоляющий жажду ближнего».
— Грузинская? Нет, это общецерковная «мудрость». А елейность, как тебе известно, мне всегда была чужда. Но если «ближний» — Бежан — жаждет грузинской мудрости, могу утолить: «Не доверяй овечьей шкуре, под ней нередко укрывается волк». Впрочем, оставим словесный турнир до более спокойного часа. Значит, Кватахеви в опасности?
— Ты угадал, отец! Мы ждем нападения Иса-хана, да испепелит неверного огонь сатаны! За помощью к тебе.
— За помощью? А разве сейчас я сильнее церкови? Почему не повернул коня к католикосу?
— Великий Моурави сейчас сильнее всех, даже сильнее Метехи, даже алчных ханов, даже…
— Со святым отцом уговорились? Церковь не должна вмешиваться?
— Ты угадал, отец! Может, хан предлога ищет, чтоб напасть на монастыри и разорить храмы. Не следует давать разъяренному Иса-хану повода к грабежу.
— Выходит, гнев Иса-хана на меня решили отвести?
— И близко не посмеет приблизиться сатана, узнав, что святая обитель под покровительством меча Непобедимого! — Бежан порывисто открыл дверь, проверил, не подслушивает ли кто, и прихлопнул окно. — Да ниспошлет тебе господь наш…
— Говори со мною как с Георгием Саакадзе, — резко прервал Моурави.
— Вспомни, отец, ведь шах Аббас ополчился на игумена Трифилия за помощь тебе в Марткобской битве. Иса-хан выполняет повеление грозного шаха, стремясь — да не свершится злодеяние! — убить настоятеля Кватахеви и разгромить монастырь.
— Не из-за меня пострадал настоятель, а из-за охраны церкови. Это истина, а, кажется, церковь за истину стоит? — Саакадзе поднял палец к потолку. — Бог учтет дела Трифилия! Что взираешь на меня удивленно? Не ты ли когда-то уверял, что крест сильнее меча? Так кто вам мешает наставить кресты на верхушке стены, которая тянется вокруг монастыря? Такое грозное оружие непременно отпугнет врага.
— Я думал… — Бежан растерянно скомкал платок и сунул за пазуху. — Я думал, отец, тебе дорога жизнь настоятеля Трифилия…
— И не ошибся. Твоя жизнь не менее дорога. Поэтому передай настоятелю, что ему и тебе предлагаю гостеприимство и клянусь окружить его вниманием и защищать своим мечом. Странно, почему не обрадовался мой сын Бежан?.. Я скажу почему! Никогда Трифилий не расстанется с властью, никогда не бросит монастырь, богатый скотом, виноградниками и садами, — ибо монастырь то же княжеское владение, только прикрытое черной рясой. А над крышей давильни орехового масла, где в поту трудятся монастырские глехи, над помещением для выделки прибыльного благовония из роз турача с распростертыми крыльями, как во владениях у князей, красуется крепко вбитый крест. Теперь ответь, почему Георгий Саакадзе, всю жизнь борющийся с алчными князьями, угнетающими непосильным трудом и податью народ, должен защищать черное княжество, величаемое обителью кватахевской божьей матери?
— Отец… теперь я вижу… — Бежан порывисто оглянулся, понизив голос. — Правы пастыри церкови, говоря: «У Георгия Саакадзе опасные мысли». Не открывай их никому.
— Еще бы не опасные! Уж не потому ли пастыри церкови отдают Картли на растерзание «неверным»? Если найдешь нужным, передай Трифилию мое приглашение.