Бажоный [Повесть] - страница 13

Ловко перебежав по скользкому стволу дерева через речку, он отвязал конец веревки от колышка и по мере того, как Нифон тянул сеть, травил ее, не давая течению развернуть фетель.

— Готово! Тяни обратно и привязывай… — распорядился Нифон, достав добычу.

Привязав веревку фетеля к колу, вбитому в берег, Василек подергал сеть, чтоб она выправилась. Он привык все делать хорошо, чтобы его работу никому не надо было переделывать. Этому всегда учила его мать.

Перебравшись обратно, Василек застал Нифона за работой. Крупная серебристая рыбина уже лежала разделанной, а он проворно трудился над второй, что поменьше, с красными, золотистыми пятнами на чешуе и клыком в нижней губе. «Крупная рыбина — самка, она светлая, а с пятнами и клыком — самец, лохом его называют», — отметил про себя Василек.

— Это унесем на уху, — указал Нифон на отрубленные головы. — А мякоть засолим.

Лишь тогда Василек заметил — в нише, под самым кряжем берега, в воде стоит бочонок, закрытый сверху мохом.

Нифон осторожно снял мох и оказавшиеся под ним тяжелые камни. И Василек увидел, что деревянный бочонок прочно обвит металлическими обручами. Чувствовалось, что он сделан искусным мастером-бондарем.

А когда открыли крышку, глазам Василька предстали наполнившие бочонок чуть не доверху нежные, розовые куски семги, засоленной в собственном соку. Заметив, как парнишка невольно облизнул губы при виде такого великолепия, Нифон предложил ему:

— Возьми звено и ешь, только с хлебом. И не объедайся, она жирная — пить будешь в каждом ручье. Учти — обедать будем икрой и молоками.

Василек взял звено рыбы, ножом отрезал кусок с ладонь и стал есть. Слабосоленая семга во рту таяла, как масло, — до чего вкусна!

— Хороший у вас засол, — похвалил он.

Вымыв застывшие тела рыбин, Нифон разрезал каждую рыбину вдоль спины по рулевому перу и позвоночнику на две половины, затем каждую разделал на звенья и еще раз промыл в речке каждый кусок.

Словно из-под земли появился берестяный туес с солью. И беря ее щепоткой, Нифон обрабатывал каждое звено по отдельности и складывал одно за другим в бочонок.

Рыбы в бочке стало с верхом. Пришлось надавливать на крышку руками, потом локтями и, наконец, налечь грудью, чтобы она вошла в торец бочки.

— Все, больше в нее не влезет, — смахнул капельки пота со лба Нифон.

Придавив камнями крышку, он укрыл пластами серого моха всю бочку так, что, не зная, можно пройти рядом и не заметить.

Два бруса красной зернистой икры и два бруса белых молочек, сполоснув, положил в трехлитровую склянку, которую снял с сучка ели, и сделал густой засол.

— Эта закусь поспеет к обеду!

Все это время собаки, равнодушные ко всему, что делали люди, свернувшись клубками, лежали под елкой.

— Дядя Нифон, собак-то мы забыли покормить, — спохватился Василек. — Они ж есть хотят. Давай отдадим им черева от рыбы.

— Отдай, но они жрать не станут. В лесу пищи много, сытые они. Голодные лежать не будут: топтыгина кладовые грабанут или олененка, или важенку, не успевшую подняться на ноги, разорвут без нас. Мы их только зимой кормим, когда холода и снега глубокие.

Василек решил проверить: взял палочку, зацепил ею рыбьи внутренности и положил перед собаками. Сам, опасаясь грызни между ними, отошел в сторону.

Но собаки не спешили к угощению. Первым подошел старый Ворон, понюхал, лизнул неохотно жир и отошел. За ним последовал Серый, и повторилось то же самое. Наконец и Тайга поднялась с места, но также не задержалась возле еды.

— Что я говорил, Васька? Если они голодны, так у самого хозяина тайги кормежку отберут и на волков нападут, а нет — так и тебя на куски разорвут, — засмеялся наблюдавший за собаками, куривший Нифон. — А закармливать их не надо: сытые-то лениться будут. Кто тогда оленей будет гонять? Разве мы с тобой…

— А вы, дядя Нифон, не боитесь топтыгина? — поинтересовался Василек. — Придет — и всю рыбу враз съест.

— Нет, Васька, не съест. Около бочонка, под елкой, медвежий капкан имеется, а медведь осторожный, железа боится.

Забравшись на гору, Нифон сел отдохнуть на валежину, и скрутил толстую «козью ножку». И лишь до конца докурив самокрутку, бодро поднялся и отправился в путь. Василек старался не отставать от него и очень жалел, что уже не лето и нельзя идти босиком.