Бедствие века. Коммунизм, нацизм и уникальность Катастрофы - страница 16

Более притягательным, так как ленинизм ворует наследие крайне древнего идеала. В момент обращения не все способны распознать произведенное им извращение идеала. Бывает, человек долго, даже всю свою жизнь, остается коммунистом, не заметив этот извращения. Путаница между прежней моралью (общепринятой) и новой никогда до конца не распутывается. Настолько, что в коммунистических партиях остается некоторая доля «порядочных людей», нравственный упадок которых отсрочен, и их наличие играет на руку всеобщей амнистии. Бывшего коммуниста прощают легче, нежели бывшею нациста, которою подозревают в том, что с момента своею вступления в партию он сознательно порвал с общепринятой моралью.

Более опасным, так как коммунистическое воспитание коварно и неустанно, так как оно изображает добрыми дурные дела, которые заставляет совершать. Коммунистическое преступление более опасно и потому, что непредсказуемо для своих будущих жертв. В самом деле, любой человек в любой момент может приобрести воображаемые свойства врага. Нацизм заранее указывал своих врагов. Он наделял их фантастической природой, ничего общею не имевшей с подлинной, но за недочеловеком стоял реальный еврей, за презренным славянином — поляк или украинец в крови и плоти. Те, кто не был ни евреем, ни славянином, получали отсрочку. Общечеловеческий характер, который до захвата власти представляет громадное превосходство коммунизма над нацистской исключительностью, становится общечеловеческой угрозой, как только коммунизм приходит к власти. Капитализм в принятом у коммунистов словоупотреблении обладает лишь идеологическим бытием, и нет такой категории человечества, которая не может подпасть под обрушивающиеся на нее проклятие: крестьяне — «середняки» и «бедняки», интеллигенция, «пролетариат», в конечном счете и сама партия. Все могут быть заражены духом капитализма. Никто не свободен от подозрений.

Не без некоторого реализма нацистские вожди обещали кровь и слезы, предвидели смертный бой, чтобы восстановить человечество в его правильном расовом порядке. Ленин, наоборот, считал, что время созрело и эсхатологическое предназначение мира исполнится, как только будет свергнут «капитализм». Революция охватит пожаром весь мир. Как только экспроприаторы будут экспроприированы, формы социализма явятся сами. И вот наутро после 7 ноября 1917 года ничего такого не происходит, а занавес раскрывается над пустой сценой. Куда делись пролетариат, бедное и среднее крестьянство, пролетарский интернационализм? Ленин — один со своей партией да горсткой красногвардейцев во враждебном или равнодушном мире.

Однако марксизм-ленинизм — это наука. Значит, надо, чтобы опыт принес доказательства теории. Раз капитализм свергнут, важно, чтобы наступил социализм. Поскольку он явно не наступает, ничего не остается, как конструировать его, следуя указаниям теории, и проверять, чтобы результат постоянно им соответствовал. Так слой за слоем конструируется поддельная вселенная, предназначенная заменить подлинную. Так сгущается атмосфера всеобщей лжи настолько, что факты все больше отдаляются от слов, которым поручено их описывать. Неистово самоутверждается добро, отрицающее реальность зла.

Главным образом именно этим путем происходит нравственное разрушение при коммунистическом строе. Как при нацистском строе, оно распространяется концентрическими кругами вокруг центрального ядра.

В центре находится партия, а внутри партии — ее руководящий круг. В первый период правления он еще полностью находится во власти идеологии. Именно тогда он занимается ликвидацией «классовых врагов» Обладая совершенно отравленной совестью, он уничтожает во имя утопии целые категории людей. Ретроспективно брошенный взгляд показывает, что, будь то в России, Корее, Китае, Румынии, Польше, Камбодже, это первоначальное кровопускание было одним из самых крупных за историю коммунистического строя — порядка иногда 10 и более процентов населения.

Когда оказывается, что утопический сон по-прежнему не сбывается, а принесение в жертву каждого десятою ни к чему не привело, наблюдается сползание утопии к простому сохранению власти. Поскольку объективный враг уже истреблен, нужно следить, чтобы он не возник заново, вплоть до возможности появления ею в самих рядах партии. Это момент второго террора, который кажется абсурдным, потому что не соответствует общественно-политическому сопротивлению и направлен на установление полною контроля над всеми людьми и всеми мыслями. Тогда страх делается всеобщим, распространяется и в самой партии, каждый член которой чувствует себя в опасности. Все доносят на всех, все предают друг друга.