Беларуский Донбасс - страница 25

«Я узнал, что Вадим поехал воевать не сразу. Он звонил мне несколько раз, и из разговора я понял, что он на Донбассе. Я не спрашивал подробности — в нашей среде не принято задавать много вопросов в таких случаях, тебя же могут слушать и свои, и чужие. Как я отнесся к этому решению Вадима? Многие из тех, кто служил, потом не нашли себя в гражданской жизни. Вот и он решил найти себя в “горячей точке”. Поэтому отнесся я к этому спокойно». Вот так сухо и откровенно комментирует свое отношение к поступку беларуского ЧВКашника Вадима Василевского его друг Алексей Шабуневич — тоже бывший силовик. Стоит отметить, что сам Шабуневич — человек вполне пророссийских взглядов. Однако объясняет решение друга он не пафосными рассуждениями о борьбе «добра» и «зла», а очевидными для военного человека особенностями профессиональной психологии. Не мог найти себя в гражданской жизни — нашел в «горячей точке». Все просто.

Зачастую все описанные типажи довольно условны, да к тому же взаимно пересекаются. «Люди войны» и «романтики» тоже в какой-то мере совершают «побег» из реальности. «Беглецы» могут быть столь же наивными и инфантильными, как и «романтики», а «романтики» со временем способны превратиться в «людей войны»[36]. Плюс для всех этих типажей одинаково важно движение по социальному лифту, которое становится возможным на войне.

Разумеется, из любого правила есть исключения. Вероятно, были и те, кто не нуждался в социальном лифте. Кроме того, мы специально не стали описывать в отдельных психологических типажах обязательных спутников любого военного конфликта — авантюристов, любителей острых ощущений и психически нездоровых людей с маниакальными наклонностями. «Горячие точки» притягивают таких персонажей, и Донбасс в этом смысле только подтверждает общее правило. Были, наконец, и просто мошенники. В 2015 году в социальных сетях и на тематических форумах «ополчения» активно распространялась информация об афере двух беларусов с позывными «Ангара» и «Таец» — боевики обвиняли их в присвоении «гуманитарки». По слухам, схема выглядела так. Ангара и Таец открыли счета в разных банках и электронных платежных системах, примкнули к группировке ДНР и стали выкладывать в интернет видеоролики с Донбасса, а также снимки с оружием и символикой «Новороссии». В своих постах они рассуждали о православии, духовности и русской земле и просили перечислять деньги на борьбу против «укро-фашистской хунты» и на некий виртуальный «Славянский легион». Их соратники по «ополчению» позднее утверждали: на войне Ангара и Таец пробыли всего несколько недель, а когда деньги на борьбу за «русский мир» начали поступать на их счета — попросились в отпуск и больше уже на Донбасс не вернулись[37]. И все же подавляющее большинство беларусов-боевиков соответствуют одному из трех описанных психологических типажей.

Следует также учитывать и более широкий культурно-исторический контекст психологии боевиков. Война на Донбассе в изображении российской пропаганды апеллирует к глубинным пластам сознания постсоветского человека — к героической мифологии Великой Отечественной войны, тоске по чувству сопричастности к великим событиям и чувству гордости за страну. «Массы шли за ним вовсе не потому, что картинами украинских равнин он разжигал безудержную империалистическую жадность нации, а потому, что они стосковались по гордому сознанию своей новой причастности к формированию истории». Эти слова немецкого историка Иоахима Феста посвящены Адольфу Гитлеру. Но вполне актуальны для Путина и его агрессии в Украине.

Фраза «деды воевали» уже давно стала интернет-мемом, однако в действительности эта историческая отсылка — важный элемент психологии «ополченцев». «Мой дед воевал против фашистов и я всегда им гордился. Теперь я поехал воевать против “фашистов”, чтобы точно так же мною гордились мои внуки», — заявил нам однажды в интервью российский боевик. И несмотря на использование пропагандистского штампа, такое признание говорит о многом. Для постсоветского человека, страдающего от комплекса социальной отчужденности и чувствующего острую потребность в принадлежности к какой-либо группе, борьба с «украинским фашизмом» (пусть и полностью выдуманным) — это возможность избавиться от ощущения собственной психосоциальной неполноценности. В этом смысле целевая аудитория путинской пропаганды ровно та же, что и у любой тоталитарной идеологии — нацизма, коммунизма или исламского терроризма. Перефразируя слова британского бойца Интербригад времен Гражданской войны в Испании Джейсона Гурни, описывающего эффект от коммунистических идей в 1930-х годах, можно сказать: подлинная гениальность путинской пропаганды заключалась в том, чтобы «предложить новый мир, где потерянные, одинокие люди могли обрести важность».