Белая акула - страница 25

Она уже была в прихожей, когда Михаил окликнул ее:

– Эй, ты! Иди сюда!

Она вернулась к порогу кухни, но внутрь заходить не стала.

– Что еще?

– Ты ж сожрешь любого, кто окажется на твоем пути, хищная тварь океана… Но Витьку Шереметьева мне не жалко. Витьку Шереметьева давно сожрать надо было, да я не смог. Может, и неплохо, что ты превратилась в чудовище?

– А если убрать мифологические метафоры, помочь можешь или нет?

– Ты Сашку Коргина помнишь?

Смена темы была настолько неожиданной, что Александра даже растерялась, хотя имя сразу показалось знакомым.

– Чего?..

– Сашку! – поторопил ее Михаил. – Вспоминай! Друг мой. Лучший. Я тебя в его честь назвал, дура!

– Да уж, исчерпывающая подсказка!

Имя и правда затерялось где-то в тех временах, когда Александра еще не уехала в Америку и не научилась ненавидеть собственного отца. Да, был там какой-то Александр Коргин, то и дело мелькал на горизонте, а близко не подходил. Зачем ему нянчиться с чужими детьми?

– Даже если вспомню, что с того? – изумилась Александра.

– Найди его!

– Зачем?

– Скажи, чтоб дал тебе то, что я оставил для Яна… Он знает, что. Я все-таки кое-что тебе должен. Это тебе поможет и с Витькой Шереметьевым… И со всяким. Какой бы ты ни была, я тебя создал. И я несу за тебя ответственность до конца моих дней.

Мирон Сараев за пару месяцев умудрился совершить тот подвиг, на который многие замахиваются, многие же преуспевают, но радости это не приносит никому. Мирон Сараев умудрился всех достать.

Нет, закон он не нарушал, и ни один из его поступков не мог предупредить о том чудовищном преступлении, которое он задумал. Однако те, кто знал его получше, признавали, что он сильно изменился за последние полгода. И произошло это еще до карантина, так что нельзя было все списать на одурение, вызванное заключением в четырех стенах.

Разговор с бодибилдерами оказался куда интересней, чем с коллегами Сараева. На работе погибший был в первую очередь начальником. Как талантливый маркетолог, он со всеми умудрялся поддерживать приятельские отношения, однако ни с кем по-настоящему не сближался и мало что сообщал о своей личной жизни. Спортивный клуб – другое дело. Тут все были на равных, вместе готовились к соревнованиям и вместе на них ездили. Это не означало, что Сараев позволял себе настоящее доверие и рыдал у кого-нибудь на мускулистом плече, однако здесь он был откровенней.

– Он сначала нормальный мужик был, – пояснил один из собеседников Яна. – Простой и открытый… как по мне, таким бы и оставался.

Из-за карантина клуб был закрыт, но следователю удалось договориться о встрече с двумя мужчинами, неплохо знавшими Сараева. Теперь перед ним в опустевшем баре сидели тренер и другой тренирующийся, спортсмен-любитель, тоже участвовавший в соревнованиях. Тренер был невысоким, особенно мускулистым и от этого напоминал квадрат на ножках. Он явно до последнего посещал солярий, сильно загорел, так что стал не просто квадратом, а черным квадратом. Ян не сомневался, что собеседник молод – и сорока нет. Однако кожа тренера была покрыта сплошной сетью мельчайших морщин, которая частенько становится для бодибилдеров платой за частые «сушки» – отказ от воды перед соревнованиями.

Спортсмен выглядел получше. По крайней мере, с общечеловеческой точки зрения, потому что на соревнованиях он наверняка проигрывал своему наставнику. Этот очень напоминал покойного Сараева: мускулистый, но без гротеска, с нормальной кожей, да и в целом – ухоженный.

Оба до сих пор не знали, что Сараев мертв, и Ян не сказал им. Он лишь объяснил, что их знакомый подозревается в серьезном преступлении. Конечно, был риск, что они начнут его выгораживать, но все же меньший, чем при обсуждении мертвеца. Многие ведь действительно усвоили, что о покойниках либо хорошо, либо никак!

Они никого выгораживать не стали и о Сараеве, как показалось Яну, говорили вполне честно.