Белая стая - страница 15

— Саша, аккуратнее! Никто за тобой не гонится! — делала ему замечание Глаша.

А Вите не было надобности указывать, чтобы не таскал слишком тяжёлое и не торопился. Он приносил корму понемножку, вываливал его в кормушки аккуратненько, не спеша.

Начав работать, Света сперва стеснялась. Как-то неловко всё у неё получалось: то споткнётся с ведром в руках, ноги себе водой обольёт, то, вроде Саши, корм мимо кормушки насыплет. Но постепенно она научилась двигаться ловчее и быстрее.

Как-то Глаша даже ей посоветовала:

— Посиди, Света, отдохни! Уж очень ты стараешься.

А утята-то какие забавные! Хорошенькие. Глазки чёрные, живые. Пёрышки белеют на солнце. Крылья совсем коротенькие. Когда утёнок заторопится, подбегает, то крылья поднимает, и видно, что это ещё не крылья, а так — отросточки.

На озеро прищуришься — перед глазами голубое и белое вперемежку. Красиво!

И в такое чудесное место бабушка её не пускает!

Света пуще слезами залилась. Вдруг позади неё раздался какой-то странный звук:

— Хмы-хмы!

Откашливается кто-то?

Света оглянулась и даже со скамейки привстала от удивления: из-за плетня круглый ком жёлтой соломы лезет, во все стороны соломинки из него торчат. Да это мальчишкина голова! Волосы соломенного цвета… И как Сеньку в утятник пускают такого нечёсаного? В класс ни за что бы не пустили. Посмотрел Сенька на Свету своими небольшими, будто сонными глазками, потом спросил:

— Плачешь?

Кивнула Света головой и всхлипнула.

— Ты чего на утятник не пришла? Таня меня послала… Может, ты заболела?

— Н-н-не… заболела… — Слёзы у Светы сдавили горло, и голос от этого писклявый-писклявый, как у мышонка. — Меня… бабушка… н-не… пускает.

— Дык что ж теперь делать? — Сенька почесал в затылке.

— Дык я почём знаю? — пропищала Света. Вдруг заметила, что она тоже «дык» сказала, и ей ещё горше сделалось. От слёз даже Сеньку плохо различает. Но уши Свете не заложило, и сердитый бабушкин голос она услышала:

— Раздыдыкались! За какие грехи мне такое наказание? Парламентария, что ли, за Светой прислали? Ну, пойми ты, мальчик, что она целую зиму болела! Утомляться ей никак нельзя! Я за неё перед отцом-матерью в ответе!

Переминаясь с ноги на ногу по ту сторону плетня, Сенька вздыхал.

Бабушка примолкла, чтобы перевести дух, и тут Света сказала жалким мышиным голосом:

— Очень я боюсь, бабушка, как бы мне тебя не возненавидеть! За то, что ты мне так жизнь портишь, всю меня губишь! Я просилась помогать, мне разрешили, а я… Стыд какой! И там Таня, Люба, у-утя-а-точки!.. — Опять Свету слёзы задушили.

Несколько секунд бабушка молча смотрела на Свету. Потом снова разошлась:

— И зачем мы сюда приехали? Да кто же знал, что в этакой благодати утят разводят? Все, можно сказать, условия для отдыха — и воздух, и молоко, и лес… И вдруг, — на тебе! — утки! Как тебя зовут, мальчик?

— Дык Сенька ж!

— Так вот, Сеня, я тебе эту глупую девочку поручаю. Вид у тебя, прямо скажем, не совсем надёжный, но раз уж тебя за ней прислали… Таню я поймаю за косички и поговорю с ней особо. А сейчас… Но ты учти: будет у Светы солнечный удар, с тебя спрошу!

Света почувствовала, что слёзы у неё не текут, а, наоборот, высыхают. Глупости какие бабушка говорит! Солнечного удара у неё, разумеется, не будет, но если бы и случился вдруг солнечный удар, что бабушка Сеньке за это сделает? В тюрьму посадит или на второй год в четвёртом классе оставит?

— И чтоб нигде после вашей ра-бо-ты не задерживаться! — гремела бабушка. — «Возненавидеть боюсь» — выдумала! Варенья хотите?

Света швырнула шитьё на скамейку, подскочила к бабушке, чмокнула её в морщинистую щёку:

— А мы варенье после работы съедим! Верно, Сенька?

Бабушка оторопело заморгала. Потом отчаянным голосом закричала вслед убегавшей внучке:

— Шляпу, шляпу, негодница, забыла!

За шляпой Света вернулась — это дело секундное.

Любе приснилось, что двухлетний братишка хлопнул её по уху самой звонкой из своих погремушек. Потом перед Любой возник Саша. Засмеялся весело и в один миг обрушил Любе на голову шкафчик с посудой. Звон, дребезг! Перепуганная, рассерженная Люба протянула руку, чтобы схватить обидчика за кудрявый чуб, и… открыла глаза.