Белая стая - страница 34

стр.




— Ох, уж ты умная! — возмутился Саша. — Да он убежать хотел! Я подбираюсь, вижу: кто-то возится у ящика. Витьку узнал, удивился. А он услышал — идут — и сразу метнулся, крадётся прочь. Смыться хотел!

У Тани стало грозное лицо:

— Витя! Что всё это значит?

Витя молча обеими руками растирал по щекам слёзы. Солидности в нём не осталось и следа.

— Это твои утки? — спросила Таня. — Витя!

Люба, сидя на корточках, копалась в ящике.

— Да какие же это его, когда это наши! — сказала она сердито. — Что ты говоришь, Таня? Номер 29 и номер 85. Это те утята, которые из контрольной группы пропали.

«Значит, не Дыдык с участка стащил! — подумала Света. — Но какие же утята были у него в блиндаже?»

Все стояли и смотрели на Витю. Он всхлипывал, как маленький.

— Почему здесь наши утки? — Таня даже ногой топнула. — Отвечай сейчас же!

Затрещало в кустах. Это тётя Поля не утерпела и, услышав крики, не пожалела выглаженное платье, продралась сквозь чащу. И вытаращила глаза:

— Это кто же такого вежливого мальчика этак изодрал? Не иначе ты, непутёвый! — Она легонько дёрнула Сашу за вихор.

— Эх, тётя Поля, тётя Поля! — сказал Саша сокрушённо. — Тут такие дела, а вы…

— Идиот паршивый! — захлёбываясь слезами, завопил Витя. — Всю рубашку изорвал!

— Рубашка! Подумаешь!

— Ру-убашка! — за Сашей подхватила презрительно Люба.

Таня стояла бледная, губы у неё дрожали. «Вежливый» мальчик шаг за шагом отступал к речке. Внезапно он круто повернулся и бросился бежать. Через минуту только веточки кустов качались возле того места, где он только что стоял.

— Удрал! — вырвалось у Светы.

Ребята забрали ящик с утками и, шумно поблагодарив тётю Полю за то, что она помогла им раскрыть злодеяние, потащили ящик на свой участок.

НА ПИОНЕРСКОМ СБОРЕ

Будь ребята повнимательнее, могли бы и догадаться: Витя что-то от них скрывает. Ведь заметили же они: работать он стал с прохладцей. Он и прежде особенно не усердствовал с лопатой или ведром в руках. Но, хоть и не слишком себя утруждал, Витя работой в утятнике очень интересовался. А в последнее время охладел.

Скажет Глаша:

— Не пора ли вам отправиться восвояси? — Она младшее звено раньше домой отпускала, одна дорабатывала смену.

Витя сразу согласится:

— Конечно, наше время уже истекло.

Он и на работу теперь иной раз немножко опаздывал. А то без дела стоит, утят разглядывает. Очень внимательно.

Случалось, Таня на него наскакивала:

— Ты что, в кино находишься или на работе? Что ты стоишь, как памятник?

— Подумаешь, указчица нашлась! — пренебрежительно отзывался Витя. — Важная птица — помощница звеньевой! Люди поважнее делами занимаются, да молчат.

Как-то Саша его спросил:

— Ты на что это намекаешь, Спиноза? На какие такие важные дела?

Витя слегка поклонился:

— Благодарю за комплимент.

— Вот кривляка! Я его обругал, а он благодарит.

— Обругал? — спокойно сказал Витя. — Нет, ты меня похвалил. Спинозой назвал.

— А это что — Спиноза? — поинтересовалась Люба. — На занозу очень похоже.

— Не что, а кто. — Вид у Вити был прямо величественный. — Спиноза был философом.

— Да ну? — изумился Саша. — А ты не врёшь? Честное слово, я думал, что это ругательство. Наш конюх на коня Мотора кричит, когда тот артачится: «Ну, ты, Спиноза! Побалуй у меня!» А ты, Витька, начитанный…

Витя, и правда, читал очень много. Он был круглым отличником, аккуратным, прилежным мальчиком. И вежливым в обращении со старшими, — тётя Поля это правильно заметила. Подчас других ребят раздражали и злили его высокомерие, снисходительность по отношению к тому же Саше и к Сеньке. Но достоинства Вити все признавали. Его намёкам на «важные дела» никто не придавал значения: Витя часто чванился неизвестно чем. А между тем был в этих намёках, оказывается, большой смысл.

Всё до конца поняли ребята только на пионерском сборе.

На лужайку, под берёзы, пришли пионеры всех опытных звеньев и несколько мальчиков и девочек из восьмого класса, хотя их не приглашали, сами явились из любопытства.

Плотный, немолодой человек, в пиджаке и высоких сапогах, крупными шагами расхаживал по краю лужайки.

— Кто это? — спросила Света у сидевшей на траве Любы.