Белая стая - страница 41

Когда Витя вышел на крыльцо, Света крикнула:

— Поди сюда на минуточку! Я тебе что-то скажу!

— Ты одна? — недоверчиво спросил Витя.

— Надо, очень надо мне тебя на минуточку! — твердила Света, будто не слыша вопроса.

Из любопытства Витя вышел за калитку. И был немедленно схвачен с двух сторон за обе руки — за одну руку Светой, за другую Таней, которая пряталась за плетнём и выскочила, едва Витя появился.

— Как вы смеете? Это безобразие! Не имеете права! — возмущался Витя, когда девочки дружно тащили его по улице.

Но возмущался он потихоньку и сопротивлялся, упирался не сильно, чтобы не очень уж заметно было встречным людям, что его, мальчика, волокут против воли девчонки.

Одна встречная женщина даже похвалила его:

— Ишь, молодец, двоих девчат за собой ведет!

Света фыркнула. А Таня весело поддержала шутку:

— Ещё бы не молодец! Он у нас молодец — хоть куда!

— A-а, пришёл. Вот и хорошо. — Такими спокойными словами Глаша встретила Витю и сейчас же поручила ему какую-то работу, которую он должен был выполнить вместе с Таней.

Так, хоть и притащенный насильно, Витя опять стал работать вместе со всеми.

Конечно, Саша не удержался от насмешек, несмотря на то, что девочки запрещали ему дразнить Витю. Сперва Сашка называл Витю «индивиду́лом», а потом ещё сократил это слово. Проходя мимо Вити, он распевал:

— Дул-Дул! Дул-Дул! Ты губы не надул? — Переделал поговорку: «Федул — губы надул».

Витю перекашивало от обиды, когда он слышал эту песенку. Он прекрасно понимал, что «Дул-Дул» означает всё то же самое; «индивидуалист»!

Сенька предлагал «от имени всего звена» поколотить Сашу, чтобы не дразнился. Но запротестовала Люба.

— Я тоже звено! — заявила она. — И не даю согласия, чтобы Сашку лупили.

Сама она могла ругать и «воспитывать» Сашу сколько угодно, но другим не давала его в обиду.

Наконец с Сашей серьёзно поговорила Глаша. После этого, приближаясь к Вите, Саша складывал губы так, точно вот-вот вылетит у него изо рта «Дул-Дул», но вылетало задумчиво сказанное в пространство:

— Пищеотход!

И это было уже не так обидно, потому что слишком глупо.

А потом произошёл случай, после которого Саша и совсем перестал дразнить Витю.

Однажды, кончив работу, ребята уходили со своего участка. Вдруг Сенька привстал на цыпочки, вытянул шею, секунду вглядывался и со всех ног помчался к червятнику.

Все услышали его сердитый возглас:

— Да как ты посмел?

Подбежавшие ребята увидели, что Саша наклонился над червятником, а Сенька лупит его по спине, не давая выпрямиться.

— Что случилось? Сеня, прекрати немедленно! — вмешалась Глаша.

Сенька отпустил Сашу, и тот, наконец, выпрямился, красный, смущённый. В руке он держал поллитровую банку, наполненную земляными червями.

Эту банку Сенька у него вырвал, опрокинул её над червятником.

— Лень ему, видишь ли, червей для рыбалки накопать! У-у-у, чтоб тебя!

— Самую малость я зачерпнул, — стал оправдываться Саша. — Я бы завтра накопал, отдал бы…

Вид у всегда бойкого, а сейчас набычившегося, сконфуженного Саши был комичный. Вдобавок один червяк прицепился к его кудрявому чубу и висел над лбом, а он этого не замечал.

— Фу, какой стыд — червей красть! — сказала Таня, а сама захихикала.

— Да снимите кто-нибудь у него червяка с волос! — взмолилась Света. — Видеть не могу!

Глаша подошла и щелчком стряхнула червя с Сашиной головы. Ноздри её дрожали от скрытого смеха:

— До чего нелепая кража! Не стыдно тебе, Сашка?

— Если на сборе об этом рассказать, все будут смеяться, — добавила Таня.

Люба, раскрасневшись, точно она тоже стащила червей, разразилась упрёками:

— Лодырь несчастный! Не мог сам накопать! Срамотища! Проси у Сеньки и у всех извинения, — слышишь? Живо проси!

— Я больше не буду! — покорно пробормотал Саша.

Глаша быстро, с некоторым удивлением взглянула на Любу: «Подумайте, слушается свою шефшу!»

Целую неделю Сенька и девочки попрекали Сашу земляными червями, которых он пытался стащить. От одного только Вити Саша не услышал ни осуждений, ни насмешек. Это поразило Сашу. Ведь он-то как Витю изводил! Самый сейчас момент Вите отыграться, отомстить. Случись такое не с ним самим, а с кем-нибудь другим, Саша ни за что бы не удержался и хоть «червём ползучим» дразнил бы провинившегося. А Витя — ни слова. От удивления и признательности Саша и сам перестал дразнить Витю.