Белгород-Днестровский - страница 8
Возможно, не только желание увидеть старую крепость, о которой так много рассказывали ему, а и поделиться мыслями с близким по сердцу человеком побудили поэта отправиться в дальнюю дорогу с Липранди.
Приехав в Аккерман, путники тотчас же явились к А. Г. Непенину и попали прямо за обеденный стол. Хозяин был рад нежданным гостям. А. С. Пушкин радовался вдвойне: за столом, кроме Непенина, он увидел своего петербургского знакомого подполковника Кюрто, которого недавно назначили комендантом аккерманской крепости.
Долго длилась мирная застольная беседа. Когда встали из-за стола, оказалось, что повалил снег вперемешку с дождем. Задымили трубки, неунывающий Кюрто рассказывал забавные истории, приглашал друзей пожаловать завтра к нему на обед.
Рано утром следующего дня Липранди отправился выполнять данное ему генералом Орловым поручение. Пушкин еще спал. Когда же полковник вернулся, поэта уже не было: как объяснила хозяйка, он вместе с Кюрто ушел осматривать крепость.
По узкой лесенке Александр Сергеевич поднялся на вершину юго-западной четырехугольной башни. Старые заплесневшие стены, каменный пол. Сквозит. Но какой вид на волнующийся под легким ветром лиман, на белые мазанки Овидиополя, рассыпавшиеся на далеком противоположном берегу!
Осмотрев крепость и выслушав уйму былей и небылиц, Пушкин пошел к Кюрто обедать. А затем веселая компания допоздна гуляла по тихим улочкам города. Поэт любезничал с дочерьми Непенина, сыпал шутками, звонко смеялся. Он был ведь еще очень молод, — двадцать третий год пошел, — хотя слава о нем давно гремела по всей России, а невзгоды только начинали шуметь над его головой.
На ночлег возвратились за полночь. Отоспавшись, съездили в посад Шабо, к основателю тамошней винодельческой колонии швейцарцу Тардану.
Пребывание А. С. Пушкина в Аккермане датируется 14—15 декабря 1821 года. О дальнейшем пути И. И. Липранди рассказывает следующее:
«В Татарбунары мы приехали с рассветом и остановились отдохнуть и пообедать. Пока нам варили курицу, я ходил к фонтану, а Пушкин что-то писал, по обычаю, на маленьких лоскутках бумаги, как ни попало складывал их по карманам, вынимал опять, просматривая и т. д. Я его не спрашивал, что он записывает, а он, зная, что я не знаток стихов, ничего не говорил».
О чем писал А. С. Пушкин? Нам остается только догадываться. В те времена еще жива была легенда о том, что эти места много лет назад приютили другого опального поэта — Овидия. «Историко-географические изыскания, — замечает известный пушкинист Л. П. Гросман, — опровергли эту легенду, и сам Пушкин возражал против нее, но места, хотя бы и легендарно связанные с героическими именами, глубоко взволновали его. Оставив Аккерман, Пушкин уже в пути стал записывать стихи на лоскутках бумаги и выражал сожаление, что не захватил с собой «Понтийских элегий».
Так начало слагаться послание к древнему поэту-изгнаннику, которое сам А. С. Пушкин ставил неизмеримо выше своих первых поэм. В стихотворении «Заточение поэта» с особой глубиной звучит любимая тема Александра Сергеевича, близкая ему по личному опыту. Из горестных строк Овидия и непосредственных впечатлений от степей, соседствующих с местами его изгнания, рождалась эта беспредельно грустная дума о судьбе поэта:
Послание к Овидию было очень дорого Пушкину. Он заботился о его публикации. В письме к брату Льву, помеченным октябрем 1822 года, он писал; «Кстати: получено ли мое послание к Овидию? будет ли напечатано?» И через три месяца опять: «Каковы стихи к Овидию? Душа моя, и Руслан, и Пленник, и все дрянь в сравнении с ними».