Белоснежка должна умереть - страница 44

Боденштайн с опаской прислушался к звукам, доносившимся из ванной, и продолжил изучение содержимого папки «Сообщения», но больше ничего не обнаружил. Козима, по-видимому, совсем недавно удалила другие эсэмэски. Он достал свой мобильник и сохранил в нем номер неизвестного, который сегодня в половине десятого утра — судя по всему, уже не в первый раз — встречался с его женой. Он захлопнул мобильный телефон Козимы и положил его обратно в сумку. Ему стало худо. Мысль о том, что Козима обманывала его, изменяла ему, была невыносима. Сам он за все двадцать пять лет их супружеской жизни ни разу не солгал ей. Прямолинейность и честность иногда очень усложняли жизнь, но ложь и заведомо невыполнимые обещания глубоко противоречили его характеру и строгому воспитанию. Что же делать? Подняться наверх и рассказать ей о своих подозрениях? Спросить, почему она соврала? Боденштайн провел обеими руками по волосам и глубоко вздохнул. Нет, он ничего ей не скажет. Еще какое-то время он будет вести себя как ни в чем не бывало. Может, это и трусость, но он просто не в силах взять и собственными руками разрушить свою жизнь. У него еще теплилась крохотная надежда, что это было совсем не то, о чем он подумал.

Они приходили по двое или маленькими группками, их впускали через заднюю дверь, после того как они называли пароль. Приглашение было сделано каждому в устной форме, и пароль был необходим, потому что он хотел быть на сто процентов уверенным в том, что здесь собрались только свои. Прошло одиннадцать лет, с тех пор как он устроил такое же тайное собрание и тем самым предотвратил еще большее несчастье, чем уже произошло. Теперь опять пора было принимать меры, пока ситуация не вышла из-под контроля. Он стоял на хорах, рядом с органом, спрятавшись за деревянной балкой, и с растущим волнением наблюдал, как постепенно заполняются ряды скамей. Несколько свечей, горевшие в алтаре, отбрасывали причудливые тени на стены и сводчатый потолок. Электрический свет мог бы привлечь внимание с улицы, поскольку даже густой туман, окутавший окрестности, не скрыл бы ярко освещенные окна церкви.

Он прокашлялся, потер влажные ладони. Взглянув на часы, он понял, что пора. Все уже собрались. Медленно, на ощупь, он спустился по скрипучей деревянной лестнице. Когда он вышел из темноты на скудно освещенное свечами пространство, все разговоры, которые велись шепотом, стихли. Башенные часы пробили одиннадцать. Все шло по четкому сценарию. Он остановился посредине, перед первым рядом скамей, взглянул на знакомые лица. Их выражение придало ему смелости. Все глаза были направлены на него, и он прочел в них ту же решимость, что и одиннадцать лет назад. Все хорошо понимали, зачем они здесь собрались.

— Спасибо вам за то, что вы сегодня пришли сюда, — начал он свою речь, которую давно заготовил и успел мысленно отшлифовать.

Хотя он говорил тихо, его голос проникал в самые отдаленные уголки церкви. Акустика здесь была превосходной, это он знал по репетициям хора.

— С тех пор как он вернулся в деревню, ситуация стала взрывоопасной. И я попросил вас прийти сюда, чтобы вместе с вами решить, как нам быть дальше.

Он был неопытным оратором, и внутри у него все дрожало, как и всегда, когда ему приходилось говорить на публике. И все же ему удалось кратко сформулировать задачу, стоявшую перед ним и перед всей деревней. Никому из присутствовавших не нужно было разъяснять важность этой задачи, поэтому никто даже глазом не моргнул, когда он объявил о своем решении. На несколько секунд воцарилась мертвая тишина. Кто-то приглушенно кашлянул. Он почувствовал, как по спине у него струится пот. Хотя он и был убежден в абсолютной необходимости задуманного им предприятия, он все же отчетливо сознавал, что призывает их к убийству и делает это не где-нибудь, а в церкви. Он обвел взглядом лица всех тридцати четырех человек, сидевших перед ним. Каждого из них он знал, сколько себя помнил. Никто из них не проронит ни слова о том, что здесь сейчас было сказано. И тогда, одиннадцать лет назад, было так же. Он напряженно ждал реакции.