Белоснежка должна умереть - страница 46

Боденштайн, который предоставил вести машину своей подчиненной, не отвечал. Скрестив длинные ноги, с трудом помещавшиеся в тесном служебном «опеле», и закрыв глаза, он не произносил ни слова.

— Послушай, Оливер, что с тобой в самом деле происходит? — не выдержала в конце концов Пия. — У меня нет охоты целый день разъезжать в машине с человеком, который так же словоохотлив, как труп!

Боденштайн открыл один глаз и вздохнул.

— Я вчера случайно поймал Козиму на вранье.

Понятно. Семейные неурядицы. Как и предполагалось.

— Ну и что? Кому не приходилось хоть раз в жизни соврать?

— Мне. — Боденштайн открыл второй глаз. — Я еще ни разу не обманывал Козиму. Я даже рассказал ей об этой истории с Кальтензее.

Он прочистил горло и поведал Пии о случившемся. Она слушала его с растущим чувством неловкости. Все действительно выглядело довольно серьезно. Но даже в такой ситуации его аристократическое чувство собственного достоинства причиняло ему муки совести — ведь он тайком искал доказательства неверности своей жены в ее мобильном телефоне.

— Вполне возможно, что всему этому есть какое-то простое объяснение, которое снимет все вопросы, — сказала Пия, когда он закончил, хотя и сама в это не верила.

Козима фон Боденштайн была красивой, темпераментной и к тому же — благодаря ее профессии кинопродюсера — совершенно независимой в материальном отношении женщиной. В последнее время между Оливером и Козимой часто случались какие-то трения; это Пия успела заметить, но шеф, похоже, не придавал им особого значения. А теперь он словно с луны свалился. Что очень на него похоже — живет в башне из слоновой кости и ничего вокруг не видит. Это было тем более удивительно, что он с таким живым и искренним интересом вникал в перипетии отношений других людей, с которыми каждый день имел дело по долгу службы. В отличие от Пии, расследуя дело, он редко оказывался в плену собственных эмоций, ему всегда удавалось сохранять некую внутреннюю дистанцию, в которой Пия видела излишнюю самоуверенность. Он что же, думал, что с ним такое никогда не может случиться? Что он выше каких-то пошлых семейных проблем? Неужели он действительно думал, что Козима покорно примет роль, которую он хотел ей навязать, — сидеть дома с ребенком и ждать его? Она привыкла совсем к другой жизни.

— Если у нее назначена с кем-то встреча, а мне она говорит, что сидит в монтажной и работает, — какое же тут может быть простое объяснение? — возразил Боденштайн. — Что мне теперь делать, ума не приложу.

Пия ответила не сразу. На его месте она сделала бы все, чтобы только добиться ясности. Скорее всего, она бы сразу же призвала своего партнера к ответу, со слезами, криками и упреками. Делать вид, что ничего не произошло, — нет, это выше ее сил.

— А ты просто возьми и спроси ее, — предложила она. — Вряд ли она решится врать тебе в лицо.

— Нет, — твердо произнес Боденштайн.

Пия мысленно вздохнула. У Оливера фон Боденштайна мозги устроены не так, как у нормальных людей. Она бы не удивилась, если бы ради иллюзорного спасения семьи он смирился с существованием соперника и молча страдал, ничего не меняя. По части самообладания он побил уже все рекорды.

— Ты записал номер этого телефона?

— Да.

— Дай мне его. Я сама туда позвоню. С «неизвестного номера».

— Нет, лучше не надо.

— Ты что, не хочешь узнать правду?

Боденштайн медлил с ответом.

— Послушай, — продолжала Пия. — Так же можно свихнуться, если все время ломать голову, даже не зная над чем!

— Зараза!.. — взвился вдруг Боденштайн. — Как меня угораздило оказаться рядом с ней на дороге? Лучше бы я ее не видел! Лучше бы ей не звонил!

— Может быть. Но ты позвонил. И она тебе соврала.

Боденштайн глубоко вздохнул и провел рукой по волосам. Таким растерянным и беспомощным Пия своего шефа еще не видела. Даже когда дочь Веры Кальтензее накачала его наркотиками и уложила к себе в постель, чтобы потом шантажировать. Эта история с Козимой оказалась для него гораздо болезненнее.

— И что я буду делать, если выяснится, что она… что она мне изменяет?

— Ну, ты ведь уже однажды делал «фатальные» выводы о ее поведении, — попыталась успокоить его Пия.