Белоснежка должна умереть - страница 48

— Спасибо.

О правилах пожарной безопасности Пия ему напоминать не стала. Они отправились на поиски хозяина, которому, по-видимому, на все было наплевать. Манфред Вагнер сидел в конторе, крохотном помещении без окон, в котором было тесно даже троим. Сняв с телефона трубку и положив ее рядом с собой, хозяин читал газету. Судя по всему, клиенты здесь никого не интересовали. Когда Боденштайн постучал в открытую дверь, чтобы привлечь внимание, Вагнер с недовольным видом оторвался от чтения.

— Да!

Ему было лет пятьдесят. Несмотря на то что день только начался, от него пахло алкоголем. Его коричневый рабочий комбинезон уже, наверное, забыл, что такое стиральная машина.

— Господин Вагнер? — начала Пия. — Уголовная полиция Хофхайм. Мы хотели бы поговорить с вами и с вашей женой.

Он побелел и уставился на нее своими водянистыми красноватыми глазами, как кролик на удава. В этот момент во двор въехала машина, хлопнула дверца.

— Вот… вот приехала… жена… — пролепетал Вагнер.

Андреа Вагнер вошла в мастерскую, стуча каблуками по бетонному полу. Тонкая, с короткими обесцвеченными волосами, она когда-то, по-видимому, была хороша собой, но от ее красоты мало что осталось: боль, ожесточение и неизвестность о судьбе дочери оставили на ее лице неизгладимые следы.

— Мы приехали сообщить вам, что несколько дней назад были найдены останки вашей дочери, — сказал Боденштайн, представившись фрау Вагнер.

Несколько секунд никто не произносил ни слова. Манфред Вагнер всхлипнул. По его небритой щеке скатилась слеза, и он закрыл лицо руками. На его жену известие, казалось, не произвело особого впечатления.

— Где? — спросила она коротко.

— На территории старого военного аэродрома в Эшборне.

Андреа Вагнер глубоко вздохнула:

— Наконец-то…

Эта короткая реплика заключала в себе такое облегчение, какое не выразить и в десяти предложениях. Сколько дней и ночей тщетных ожиданий, страха и отчаяния было позади у этих двух несчастных супругов? Каково им было жить здесь, где их постоянно преследовали призраки прошлого? Родители второй пропавшей девушки уехали, а Вагнеры не смогли бросить фирму, единственный источник средств к существованию. Они вынуждены были остаться, хотя надежда на возвращение дочери с каждым днем становилась все иллюзорнее. Одиннадцать лет неизвестности, очевидно, были для них настоящим адом. Может быть, возможность похоронить дочь и проститься с ней облегчит их муки.

— Не надо, оставь! — отмахнулась Амели. — Ничего страшного. Ну, будет синяк, подумаешь!

Еще не хватало ей раздеваться и показывать Тобиасу то место, куда ее пнул этот урод! Ей и так было стыдно предстать перед ним в таком жутком виде — грязной и страшной.

— Но бровь лучше бы зашить…

— Ерунда! До свадьбы заживет.

Тобиас раскрыл рот от удивления, когда увидел ее в половине восьмого у себя на крыльце, всю в крови и грязи. Она рассказала ему, как на нее только что напали двое в масках у него во дворе. Он усадил ее на стул в кухне и осторожно стер ей с лица кровь. Кровотечение из носа прекратилось, а рваная рана над бровью, которую он кое-как залепил двумя полосками пластыря, опять начала кровоточить.

— Классно у тебя получается!

Амели криво улыбнулась и затянулась сигаретой. Ее как-то странно знобило, сердце колотилось, и это не имело никакого отношения к нападению, а было связано только с Тобиасом. Вблизи и при дневном свете он выглядел гораздо лучше, чем ей показалось в прошлый раз. Прикосновения его рук действовали на нее электризующе, а от этого озабоченно-задумчивого взгляда необыкновенно голубых глаз у нее чуть ли не кружилась голова. Неудивительно, что за ним бегали все девчонки в Альтенхайне!

— Я вот все думаю: что они тут делали? — медленно произнесла Амели, пока Тобиас возился с кофеваркой.

Она с любопытством осмотрелась. Значит, в этом доме были убиты две девушки, Белоснежка и Лаура.

— Наверное, поджидали меня. А ты им помешала, — ответил Тобиас.

Он поставил на стол две чашки и сахарницу, потом достал из холодильника молоко.

— Ты так спокойно это говоришь! Ты что, совсем не боишься?

Тобиас прислонился к плите и скрестил на груди руки.