Белые зубы - страница 16
– только бы Он сделал так, чтобы Райан Топс, спасаясь от ветра, не позвонил в дверь ее матери.
– Клара! Не стой на холоде!
Таким голосом Гортензия обычно разговаривала при посторонних – с пасторами, например, или белыми женщинами, тогда речь ее становилась на удивление четкой.
Клара закрыла за собой входную дверь и, замирая от ужаса, прошла мимо Иисуса, который плакал (а потом перестал), через гостиную в кухню.
– Боже милостивый, ну чисто дрянь, которую кошка принесла с улицы, у?
– М-м, – отозвался Райан, с довольным видом уплетая акки[15] и соленую рыбу за маленьким кухонным столом.
Клара застыла на месте, закусила нижнюю губу.
– Что ты здесь делаешь?
– Ха! – почти торжествующе воскликнула Гортензия. – Думаешь, от меня можно вечно прятать своих друзей? Парень заморозился, я его впустила, мы славненько поболтали, верно, молодой человек?
– М-м, да, миссис Боуден.
– Ну-ну, не надо делать такое испуганное лицо. Будто я его съесть собиралась или еще чего, а, Райан? – сказала Гортензия с таким довольным видом, какого раньше за ней не наблюдалось.
– Ага, – ухмыльнулся Райан. И оба они, Райан Топс и мать Клары, покатились со смеху.
Пожалуй, ничто так не убивает нежные чувства, как закадычная дружба любовника с матерью его возлюбленной. Вечера темнели и укорачивались, Райана все труднее было выудить из толпы, ежедневно, в три тридцать, возникавшей у школьных ворот, и расстроенная Клара долго шла домой – а дома, за кухонным столом, восседал Райан и оживленно болтал с Гортензией, поглощая изобильную снедь хозяюшки Боуден: акки и соленую рыбу, вяленую говядину, цыплят с рисом и горохом, имбирные пироги и кокосовое мороженое.
Их беседа с глазу на глаз текла рекой, но стоило Кларе повернуть ключ в двери и дойти до кухни, совершенно иссякала. Словно застигнутые врасплох дети, они надувались, повисало неловкое молчание, а затем Райан извинялся и уходил. А еще она стала замечать, что они как-то по-особенному на нее смотрят – с жалостью, что ли, или снисхождением; мало того: они стали критиковать ее теперешнюю молодежную, яркую манеру одеваться, а сам Райан – что это с ним такое? – отказался от водолазок, в школе Клару избегал и купил галстук.
Разумеется, как мать о ребенке-наркомане или соседи о живущем под боком серийном убийце, Клара узнала обо всем последней. Когда-то она знала о Райане все – даже раньше его самого, – была эдаким райановедом. Теперь же ей пришлось подслушивать ирландок, которые утверждали, что Клара Боуден и Райан Топс больше не гуляют – нет-нет, между ними все кончено.
Если Клара и видела, что происходит, то старалась этому не верить. Когда она застала на кухне Райана, обложенного брошюрами, – и Гортензия поспешно сгребла их и засунула в карман фартука, – Клара велела себе об этом забыть. Не прошло и месяца, как Кларе, которой удалось уломать скорбного Райана покориться природе в неисправном туалете, пришлось зажмуриваться, дабы не видеть того, чего ей видеть не хотелось. Но он там был, и когда Райан наклонился к крану, блеснул серебряным огонечком, едва различимым в тусклом свете; невероятно, но факт – серебряный огонечек от маленького серебряного креста.
Невероятно, но факт. Именно так говорят о чудесах. Противоположности Гортензии и Райана каким-то образом встретились в своей логической перспективе, и точкой их пересечения в каком-то болезненном пространстве стала общая способность этих существ упиваться болью и смертью окружающих. Замкнулся волшебный круг: спасенный и не спасенный вдруг поменялись местами. Теперь Гортензия и Райан пытались спасти Клару.
– Садись.
Клара едва успела выйти из школы в сумерки, как прямо у ее ног затормозил мотороллер Райана.
– Клаз, садись.
– Ты лучше мамочку мою покатай.
– Пожалуйста, – сказал Райан, протягивая ей запасной шлем. – Эт важно. Надо поговорить. Времени мало.
– Чего так? – недовольно покачиваясь на высоченных «платформах», огрызнулась Клара. – Тебя ждут?
– Не только меня, но и тебя тоже, – пробормотал Райан. – Надеюсь, попадем, куда нужно.
– Нет.
– Пожалуйста, Клаз.
– Нет.
– Прошу тебя. Эт важно. Вопрос жизни и смерти.