Белым по черному - страница 18
И, замерев на чашечке цветка,
Покачивается на длинном стебле,
Как будто бы нарочно для того,
Чтоб можно было ею любоваться
В внезапном удивленье. Так на сцену
Вдруг выбегает прима-балерина,
Чтоб странно колдовать и чаровать
Прелестной легкостью своих движений.
Легко войдя и быстро оглядев
Нас, разместившихся в уютных креслах,
Сказала Анна с тихим удивленьем:
— Вы все такие же. Как это странно.
Ведь вы ни в чем ничуть не изменились
С тех пор, как я была здесь в прошлый раз.
В ее глазах, раскрыто удивленных,
Вдруг вспыхнуло живое любопытство:
— Что делаете вы, чтоб не меняться?
Но, впрочем, сами вы тут пи при чем.
Вы просто фаршированные рыбы,
Наполненные чем-то посторонним.
Вы — честные консервы. Как-то раз
Случилось с вами что-нибудь такое,
Что до сих пор в мозгах у вас застряло,
Без толку, без значения, без смысла,
И вы твердите в тихом отупенье:
“А помнишь ли, как в первый год войны
Был урожай невиданный на груши?"
Ручей сверкает тысячами жизней:
Он и ручей, но он и отраженье
Крутого берега, клонящейся травы
И в вышине скользящих облаков.
Скажите, сколько тысяч лет вам?
И вообще когда-либо вы жили?
И хоть одно трепещущее слово,
Осмысленное радостью иль болью,
Срывалось ли с засохших ваших губ? —
И, не дождавшись нашего ответа —
Нам было как-то нечего сказать
На эту неожиданную резкость —
Она задумалась и, видимо, забыв
О нас, неспешно подошла к окну
И широко его вдруг распахнула.
Смех отлетел с подвижного лица,
И не было ее уж больше с нами.
Мы не сказали ничего, когда
Она, опять к нам тихо повернувшись,
Рассеянно, не видя, поглядела
И, не сказав ни слова больше нам,
Из комнаты неторопливо вышла.
Моя сестра (консервы старых сплетен
И покуиания экстравагантных шляп
Плюс длинный нос; язык еще длиннее)
И я (консервы скуки и бесцельной,
Тупой внимательности ко всему),
Мы подошли, как будто сговорясь,
К окну, еще распахнутому настежь,
И молча выглянули за него.
Там было только солнце. Ветер с моря
Играл листвой. По улице пустой
Крутилась пыль. И почему-то вдруг
Теперь я только обратил вниманье
На фантастические красные цветы,
Что яростно цвели среди засохшей клумбы.
Под Флоренцией(«Далеких гор осенние вершины…»)
Далеких гор осенние вершины
Встречают утро синих Аппенин,
И облаков жемчужные лавины
Окрасил рдяно утренний рубин.
И зелень мутную осенний сизый иней
Покрыл застывшим тусклым серебром,
И день клубится призрачный и синий,
И пахнет холод сладко и остро.
Спит осень, утомленная менада,
На склоне гор, где мерзнет бузина,
Где тянется вдоль утреннего сада
Простая флорентийская стена.
«На рассвете гудела сирена…»
На рассвете гудела сирена
Сбор для рыбачьих шхун,
И ложилась белая пена
Меж камнями в ласковый шум.
Зацветал мутно-белой улыбкой
Отуманенный край небес.
Туман пеленою зыбкой
Окутал мачтовый лес.
Паруса бессильно понурив,
От блаженно рассветной земли
В темноту еще спящей бури
Плыли кренясь корабли.
Ночь в Венеции(«Тревожат волны лунные лагуны…»)
Тревожат волны лунные лагуны,
В слепые окна бьет голубизна.
Играя парусом уснувшей шхуны,
Остаток ночи жадно пьет весна.
Угадывая будущего гунна
И метя перекрестки и мосты,
Срываясь вниз из-за перил чугунных,
Скрывался ветер вдаль из темноты.
И облаков седеющие руна
Развеиваются на высотах,
И плавятся разбившиеся луны
На черных неустойчивых волнах.
И, слыша ветра рвущиеся струны,
Глушит ночной прохожий звонкий шаг,
Не видя над собою рог Фортуны,
С карниза счастье сыплющей во мрак.
На воды замутившейся лагуны
Предутренняя льнет голубизна.
Стучат в порту разбуженные шхуны,
Встает морская сонная весна.
Рождение музыки(«Умела петь, но птицы засмеяли…»)
Умела петь, но птицы засмеяли
Нечистый мой и непрозрачный звук.
Они, кружась, над озером летали,
Наведывались на далекий луг.
Обида горькая, и не до смеха было.
В досаде я спустилась к берегам,
Тростинку тонкую склонившися сломила,
Задумалась, и поднесла к губам.
Так звуки новые негаданно родились.
В восторге я не уставала петь,
И птицы прилетевшие дивились,
Уже не смея ближе подлететь.
Скульптура(«С прекрасным упреком навстречу взлетели ресницы…»)
С прекрасным упреком навстречу взлетели ресницы
И, дрогнув, в молчанье упали с печалью сиротства.
Приснится виденьем, но даже резец ясновидца