Белый квадрат. Лепесток сакуры - страница 11

Он был только рад сильной нагрузке, которая кому-то бы показалась чрезмерной. Человек, занимающийся любимым делом, никогда не станет роптать по поводу перегрузки и сетовать на усталость. Как говорил персидский шах своему хранителю покоев, утомляет бесцельная беготня, а не любимая работа. Но Виктор был влюблен в военную службу настолько, что в наше время, наполненное рациональностью и эгоизмом, подобное чувство очень трудно представить себе, хотя и сейчас такие люди, как Спиридонов, не редкость. Просто общество не так много уделяет внимания им: ценности у этого общества нынче другие.

Что бы там кто ни говорил, если человек подходит к какому бы то ни было делу с полнейшей самоотдачей, заслуженная награда не замедлит заявить о себе. На фоне других вольноопределяющихся, не менее влюбленных в дело, которому они посвятили жизнь, Спиридонов смотрелся выигрышно. Сын ремесленника из купеческого сословия, он обладал выправкой прусского офицера, которая, как известно, выработана не за одно поколение кадровой службы. Но, разумеется, выправка сама по себе ничего не дала бы, в отличие от преданности и упорства, с какими молодой Спиридонов постигал воинскую науку. Не прошло и года, как юноша получил унтер-офицерские лычки и отделение новобранцев. Командование отделением было для Спиридонова одним из многочисленных жизненных испытаний, и новоиспеченный унтер-офицер понял это почти сразу.

Он не просил ни о чем и ни на что не намекал. Казалось, ему было абсолютно все равно, что с ним будет дальше, и самым важным для него было превращение вверенного ему отделения в боевую единицу, в совершенный боевой механизм. Ему удалось это сполна, притом что его солдаты искренне сожалели, когда он передал свои полномочия сменившему его командиру. Да и самому ему, несмотря на юность, было жаль расставаться с солдатами, с которыми он успел пройти крым, рым и медные трубы, не выходя за границы Московской губернии, и которые многому его научили. Но, как и предупреждал отец, судьба военнослужащего ему не принадлежит. Отечество, наблюдая за Спиридоновым, решило, что этот вольноопределяющийся достоин большего, чем командование отделением, пусть и в Кремлевском показательном батальоне. Москва отсалютовала белой, еще ничем не напоминавшей кремлевские башней Рязанского вокзала, не так давно ставшего Казанским, и под колесами поезда понеслись версты, разделяющие Москву и Казань.

Впереди было Казанское пехотное училище. Двери этого училища, открывшись перед молодым унтер-офицером из мещан, вполне могли привести его к генеральским звездам. Виктор знал это и в глубине души чаял, что так и будет.

Прошлое приносит не одну только боль. В тот вечер Спиридонов заснул спокойно. Перед сном он вспоминал Казанское пехотное училище, и эти воспоминания нельзя было назвать неприятными. Шел тысяча девятьсот второй год; империя вот уже четверть века жила в мире, в достатке. Виктору недавно исполнилось девятнадцать.

Удачное начало военной карьеры немного вскружило голову, но не настолько, чтобы он изменил своим жизненным принципам. В Казанском пехотном училище Спиридонов приложил не меньше усилий и прилежания, чем он отдал Кремлевскому батальону. Возможно, его старания были не так заметны в сравнении с достижениями других – под сенью училища собрались лучшие унтер-офицерские кадры множества пехотных полков со всех концов Российской империи. К тому же, как было сказано, Виктор оказался в кругу таких же энтузиастов, как и он сам. Неудивительно, что довольно быстро он нашел себе друзей, и между курсантами, вчерашними подростками, завязалась самая настоящая, крепкая дружба.

Засыпая, Спиридонов вспоминал и совместную учебу, и совместный досуг, порой весьма бесшабашный, но не выходивший за рамки приличного для двадцатилетних курсантов. В конце концов, они были молоды, полны сил и надежд; молодость играла в крови, как вино нового урожая, только что выжатое и начавшее бродить со всею энергией, накопленной за солнечные летние дни. Но и в часы досуга они не забывали, что завтра им предстоит бросить силы на обучение военной науке. Немудрено, ведь каждый из них в бриллиантовых мечтах уже видел себя генералом, и свою бесшабашную компанию они именовали не иначе как «генеральный штаб тысяча девятьсот двадцать пятого года». Четверти века, по мнению членов «генерального штаба», было вполне довольно, дабы украсить плечи погонами с вензелями Государя и генеральскими звездами.