Белый замок - страница 11

Эльм не знал, как выглядят плясуны, но не сомневался, что они живут среди белых осенних ландышей и танцуют по ночам.

Корявого леса он боялся. Эта мрачная, непроходимая чаща таила множество опасностей. В Бескрайнем саду она казалась чужеродной и ненужной. Король с Королевой никогда не говорили про этот лес и не ходили в него.

Там среди корявых стволов и переплетенных ветвей жил Черный Леший. Бесформенный и огромный, он прятался в чаще и ни днем, ни ночью не спускал глаз с Белого замка.

Корявый лес пугал Эльма. Иногда ему чудилось, что там, в чащобе, шевелится что-то темное. Он не сомневался, что это сам Черный Леший готовится прыгнуть и схватить Эльма, если он зазевается и подойдет поближе.

В таких случаях Эльм убегал обратно к мраморной лестнице. Там он чувствовал себя в безопасности. Черный Леший внушал ему такой ужас, что он не решался даже говорить о нем.

Кусты вечерних роз встречали его острыми шипами и норовили уколоть побольней. Зимой Эльм кустов не боялся, но летом, когда на них распускались яркие розы, они становились опасными.

И вообще, это были не розы, а глаза, которые строго следили за ним. Однако стоило ему подбежать к ним поближе, они тут же снова превращались в цветы.

Точно такие же глаза были и у Королевы. Эльм даже подозревал, что она прячет их глаза у себя в ларце. Летом она прикрепляет их к кустам, чтобы они следили за Эльмом.

Больше всего в саду Эльму нравились ручейки. Он ходил вдоль них, вслушиваясь в их звонкую речь. Ему хотелось понять, о чем они говорят и куда бегут. Наверное, где-то в глубине сада они ныряют под землю и уже под землей возвращаются к прудам под плакучими ивами. А потом снова разбегаются по всему саду.

Когда-нибудь он обойдет весь Бескрайний сад. И ждать этого осталось уже недолго.

Зимой в Белом замке было холодно. Лунными ночами сад был скован морозом, но замок ему сопротивлялся. Правда, мороз был сильнее замка и в конце концов одолевал его, проникая во все щели.

В это время Король, Королева и Эльм перебирались из своих комнат в большой зал, выходивший в Главный холл, потому что там был самый жаркий камин.

Каждый год Королева говорила:

— Мне уже надоело так мерзнуть. Надо что-то сделать.

Ее жалобу подхватывал ветер, воющий в трубах.

— Вот пойдет снег и станет теплее, — утешал ее Король, так он говорил каждый год.

Наконец начинались снегопады. При восточном ветре снежинки танцевали легко и изящно, при западном — падали тяжело и неохотно. У стен замка наметало сугробы до самых окон.

В залах первого этажа сразу становилось уютней. Весело пылал камин, и Королева переставала жаловаться на холод.

Эльм не любил зиму. Он думал о верхних этажах, о промерзших там комнатах. Оттуда постоянно доносились какие-то звуки, хотя комнаты стояли пустые.

Он слышал короткие, приглушенные вздохи и легкие, еле слышные шаги, словно кто-то украдкой пробегал у него над головой.

— Тебе все это кажется, — говорили Король и Королева, если он спрашивал у них, кто там бегает и вздыхает.

На первом этаже было полутемно. Лестница скрывалась во мраке, пылавший в холле камин освещал только несколько нижних ступеней. Эльм то и дело поднимал глаза на лестницу.

«Вот сейчас кто-то или что-то спустится оттуда из темноты», — думал он, и ему становилось страшно.

Ночью Король, Королева и Эльм спали на толстых шкурах перед камином.

Зимой они мало разговаривали друг с другом. Особенно молчаливым становился Король. Он покидал замок затемно и возвращался, когда снова уже было темно. Случалось, Король по нескольку дней не произносил ни слова.

Днем Королева иногда рассказывала Эльму о солнце и звездах, о луне и временах года, но чаще они молча коротали холодные зимние дни.

Эльм не знал, чем занять себя. Он не любил гулять в мороз и предпочитал смотреть на сад из окна. Королеве это не нравилось. Застав его у окна, она всегда пыталась отвлечь его внимание от сада. Но Эльм замечал, что она и сама частенько стоит у окна и смотрит куда-то вдаль, но что она там видела, он не знал. Иногда ему чудилось, будто кто-то сидит рядом с ними и тоже греется у камина. Он поднимал глаза на Королеву и ей, очевидно, что-то мерещилось — она с тревогой смотрела в ту сторону, где сидел этот невидимый.