Бенефис - страница 14
— Эй, Уолли! — воскликнул он. — Ты где прятался? Давненько ты здесь не показывался.
— Я болел, — ответил Уолли. — В больнице лежал.
— Небось так и травишь себя виски?
— Да нельзя мне больше пить. Диабет у меня. Взяли анализ крови, говорят, диабет.
Мистер Давидо сокрушенно покачал головой.
— Ты уж себя береги, — сказал он.
— Мне туго пришлось. Едва гангрену не заработал. С гангреной ноги вообще ампутируют.
— Как же так случилось, Уолли?
— Да это все с тех пор, как меня мой братец Джимми отдубасил. У меня ноги и распухли. Врач сказал, чудо, что гангрена не началась.
Говоря это, Уолли смотрел на улицу. Парикмахер поймал его взгляд.
— Ты уж лучше держись от брата подальше.
— Я начеку.
— И здесь, Уолли, постарайся не показываться. Брат же сказал тебе, что ему не нравится, когда ты здесь крутишься. Нынче, Уолли, всякой работы полно. Нашел бы себе что-нибудь, комнату бы снял.
— Да, я как раз собираюсь куда-нибудь пристроиться.
— Каждый день надо искать, — сказал парикмахер.
— Буду, — ответил Уолли.
— Ты не откладывай. Сходи в бюро по трудоустройству.
— Пойду, — сказал Уолли. — Только сначала мне надо кое с кем встретиться. Столько появилось незнакомых. Здесь теперь все по-другому.
— Это да, — согласился парикмахер. — Холостых парней почти не осталось. Это я по парикмахерской замечаю. Женатые, в отличие от холостых, бриться не ходят, только стричься. Они себе электробритвы покупают. А одинокие — те молодчаги!
— Сдается мне, тут все либо умерли, либо переженились, — сказал Уолли.
— Ушли на войну, кое-кто не вернулся, а многие переехали.
— От Винсента ничего не слышно? — спросил Уолли.
— Ничего.
— Я подумал, дай-ка спрошу.
— Ничего, — повторил парикмахер. Они помолчали с минуту, и он сказал: — Ты заходи попозже, Уолли. Я тебя побрею.
— Когда?
— Попозже.
Уолли проводил взглядом мистера Давидо, который пересек улицу и, миновав аптеку и прачечную, остановился перед парикмахерской. Прежде чем зайти внутрь, он достал из кармана жилета ключ и завел крутящуюся вывеску. Столбик, раскрашенный красными, белыми и синими спиралями, завертелся.
Мимо прошли мужчина с женщиной, и Уолли показалось, что мужчина знакомый, но тот прошел, опустив глаза, мимо, и Уолли посмотрел ему вслед с презрением.
Ему надоело глазеть на прохожих, и он побрел к газетному лотку — почитать заголовки. Мистер Марголис, хозяин кондитерской, вышел и забрал мелочь.
— Вы что, думаете, я ваши вонючие гроши стащу? — обиделся Уолли.
— Позволь уж мне перед тобой не отчитываться — сказал мистер Марголис.
— И какого черта я только ходил в твою забегаловку!
Мистер Марголис побагровел.
— А ну, смутьян, убирайся отсюда! Давай уматывай! — заорал он, маша руками.
— Вот психованный!
Чья-то тяжелая рука схватила Уолли за плечо и развернула. На мгновение у него от ужаса потемнело в глазах, ноги подкосились, но, увидев, что это его старшая сестра Агнесса, а рядом — мать, он приосанился — будто это не он перепугался.
— Ты что тут вытворяешь, пьянь паршивая? — Голос у Агнессы был зычный.
— Ничего я не делал.
Мистер Марголис видел, как менялся в лице Уолли.
— Ничего он не делал, — сказал он. — Просто лоток загораживал — людям не подойти. — И он удалился к себе в магазинчик.
— Сказали же тебе — держись подальше, — проскрипела Агнесса. Она была высокая, рыжая, могучая. Широченные плечи, огромные груди, распиравшие желтое платье.
— Да я просто тут стоял.
— Агнесса, кто это? — спросила мать, прищурившись сквозь толстые стекла очков.
— Это Уоллес, — с отвращением сказала Агнесса.
— Мам, привет! — сказал Уолли тихо.
— Где ты пропадал, Уоллес?
Миссис Маллейн была полная женщина, огромный живот, сутулая спина. Сквозь редкие седые волосы, забранные двумя янтарного цвета гребнями, просвечивала розовая кожа. Она подслеповато моргала — это было видно даже сквозь очки — и крепко держалась за локоть дочери, боясь нечаянно на что-нибудь наткнуться.
— Я, мама, в больнице был. Меня Джимми избил.
— И поделом тебе, алкаш проклятый! — сказала Агнесса. — Сам во всем виноват. Джимми столько раз тебе деньги давал, чтобы ты пошел в бюро, нашел работу, а ты их тут же пропивал.