Берег ветров. Том 1 - страница 16

«Уус аэг», таллинская газета, выходившая три раза в неделю и время от времени для привлечения провинциальных читателей помещавшая статьи о жизни дальних закоулков, напечатала в номере от 28 мая 1901 года, в отделе «писем», следующую корреспонденцию:

«С. Т. и А. С. Из прихода Каугатома, на Сааремаа.

Кому на Балтике бывать

Под парусом пришлось,

Тому наш островок видать

Средь моря довелось,

говорит песня про Сааремаа. Пишущие эти строки собираются рассказать здесь не обо всем Сааремаа - это изрядный кусок суши у входа в Рижский залив, длиною около ста и шириною до полусотни верст, - а только о самом западном, каугатомаской приходе «островка». Кто попадает сюда впервые, восхищается красотой здешних берегов и моря. Лесистые полуострова, как растопыренные пальцы рук Суур Тылля, вдаются далеко в море с юго-востока на северо-запад и образуют множество красивых заливов, в которых, в свою очередь, насчитывается немало островков. Во время осенних больших штормов гул рифов слышен далеко на суше, а весною множество морских птиц справляют на островках свои свадебные гульбища. Да, уж никак не скажешь, чтобы и лето и зима не имели здесь своей красоты. Но что толку в красоте, ведь, как говорит пословица, «красоту в котел не положишь». А насчет того, что «кладется в котел», - каугатомаская сторона самая бедная не только на острове Сааремаа, но, может быть, и во всем большом Российском государстве. Пусть, однако, уважаемый читатель не подумает, что люди здесь уж прямо-таки голодают - свой хлеб и похлебка есть почти у каждой семьи, - но речь идет о том, каких трудов стоит здесь добыть дневное пропитание.

Почва невыразимо скудна - голый известняк и гравий поднявшегося морского дна с едва заметной примесью серой земли (так что ее едва ли и можно назвать землей и, скажем, крестьянин из Саратовской губернии, у которого под сохой целая сажень чернозема, вряд ли сумел бы первое время что-нибудь сделать со здешней «землей»). Но народ каугатомаского прихода привык к ней. Каждую осень и зиму крестьяне возят на поле морской ил, и в хорошее, урожайное лето здешний хозяин (вернее, хозяйка, что объясним ниже) может ссыпать в амбар сам-пят ржи! Но так как и такие «урожайные» годы случаются редко, то и вся жизнь каугатомасца состоит в обдумывании того, как добыть кусок хлеба для семьи.

Жизнь и быт. Как каждый может заключить из приведенного выше описания, у здешних жителей, кроме земли, есть еще и море, бороздить которое килями лодок или кораблей бывает иногда полезнее, чем ковырять сохой прибрежный гравий. Поэтому хлебопашество и стало большей частью женской работой. Мужчины уезжают на лето в Таллин или в сторону Риги на корабельные и плотницкие работы (многие суда рыбаков Хейнасте, а также небольшие деревянные дома таллинских горожан из числа эстонцев построены здешними мужиками) или становятся моряками. Ремесло последних и объясняет, почему не один житель Каугатома может похвастаться тем, что не раз бороздил воды океанов вокруг всего нашего огромного земного шара. Те, что весною уходят батрачить на большую землю (парни) или только на летние работы (девушки), зарабатывают от сорока до семидесяти рублей за лето. На корабельных верфях и на плотницких работах зарабатывают лучше, кое-кто приносит домой около ста рублей. Моряки получают вместе с харчами от пятнадцати до двадцати рублей в месяц (матрос - меньше, боцман - больше; жалованье штурмана и капитана, конечно, еще больше и зависит от доходности корабля).

Дома остается лишь столько взрослых, сколько нужно, чтобы были выполнены летние работы по маленьким прибрежным хозяйствам.

Хутора в приходе Каугатома почти все арендные и так ловко сдаются в аренду, что арендатору нельзя ни жить, ни умереть. Хозяйство каугатомаского крестьянина таково, что не только доход от самого хутора, но и все гроши, добытые рыболовством, заработанные на Атлантическом и других океанах, осенью идут помещику на уплату аренды. Если кто пожалеет сколоченные таким путем деньги и осмелится утверждать, что они добыты не арендным хозяйством, а отложены их детьми в плавании по Балтийскому морю или по океанам между Нью-Йорком и Владивостоком, ему скажут: «Ты есть такой скотина, который все рефет, все рефет и не хочет возить воз у свой добрый господин!» Это переводится так: «Ты упрямый вол, который все мычит, все мычит и не хочет носить ярма». Такую благодарность за добытые своим же трудом гроши каугатомаский крестьянин получает часто. В нерыбный год (счастливцы, которые могут посылать своих детей на заработки по белу свету, есть не на каждом хуторе) аренда остается невыплаченной. Если же в течение года или полутора лет ты не сможешь погасить аренды, то убирайся вон с хутора! Быть изгнанным с хутора - это каугатомасцу дело знакомое, более знакомое, чем азбука школьнику.