И она рассказала, как сыну вздумалось прогулять русалочку по озеру. Чтобы она не уплыла далеко, он сшил ей тряпичный поясок и подцепил Берегиню на крючок спиннинга.
— Ему так хотелось, чтобы она поплавала на воле! — оправдывала мальчишку жена. — И вдруг она куда-то исчезла.
Но я уже не слышал ее. Я уже понял, что Берегине не составило труда разорвать поясок или просто выскользнуть из него.
— А я, честно говоря, рада, — сказала Людмила бодрее. — Да, рада! теперь она обращалась не ко мне, а к тетушке. — Видели бы, что с ним творилось, — кивок в мою сторону. — Конечно, жаль, но ей же лучше. И тебе, Виктор, тоже.
Внезапно у меня мелькнуло подозрение, что все было совсем не так, как об этом рассказывала Людмила, однако я промолчал. И даже когда пришли из школы дети, не стал у них выспрашивать подробностей, хотя Валерка точь-в-точь повторил рассказ матери. Почему не захотелось ничего уточнять, выяснять? Не знаю.
Вечером среди кипы газет на журнальном столике я нашел адресованное мне письмо. Машинально взял конверт, распечатал. Ко мне обращался известный биолог Кондаков. До него дошли слухи о диковинном существе, выловленном в подмосковной речке и проживающем в одном из южных городов у некоего врача, то есть у меня. Кондаков выражал надежду на то, что слухи окажутся правдой и просил о встрече.
С тех пор минуло два года. Порою я встречаюсь с Дроботовым, и он по-прежнему взахлеб рассказывает о новых чудесах, информацию о которых вычитывает в научно-популярных журналах. Я слушаю его с терпеливой ухмылкой.
— Да что тебе говорить, — как всегда, досадует он. — Все равно, пока не пощупаешь, не поверишь.
— Не поверю, — отвечаю я. — Поедем лучше на озеро: там хорошо думается.