Берестяная грамота - страница 12
Но второй — тоже Колькин: Курт, плюгавый очкарик. Он разворачивает пулемёт в сторону Макса.
За выстрелами не слышно, кричит ли Макс, падая в снег, кричат ли люди, замершие у чёрного зева сарая. Длинный свинцовый веер уже дошёл и до них: первые в ряду падают…
Серёга, ну, действуй!.. Эх, не поспели наши! Пальцы с силой рвут проволочную чеку, и граната, коротко хлопнув почти в руках, летит в очкарика.
— Получай, гад!
И тут же раздаётся взрыв, от которого у Зинки закладывает уши. Точно в немом кино, она видит, как беззвучно встаёт чёрный сноп дыма на том месте, где бил пулемёт… Падает Серёга…
Мимо пробегают люди в маскхалатах. Наши! И не красноармейцы, а партизаны, потому что первый, пробегая мимо Зинки, приказывает кому-то очень уж знакомым голосом:
— Всех раненых и этого парня — в больницу, на Первомайскую!
Да это же сам секретарь райкома комсомола Василий Самсонович Ревок во главе отряда!
«Ура!» — хочет крикнуть Зина, но горло сжимает ей страх за отца, страх за Сергея…
КОЛЯ НЕ ОПОЗДАЛ
Бывает же так! Всё идёт в твоей жизни, как и у других, всё как надо. И вдруг ты оказываешься белой вороной!
Держались они вместе, втроём. Под пыткой, казалось, не выдали б друг друга. А тут пришёл решительный час, и его, Кольки, не оказалось рядом с Серёгой и Зинкой. Признайся им, почему так произошло, посмешищем станешь!..
…Когда застрекотало и забухало вокруг, Колька вскочил, бросился к одежде. Глядь, а валенок и куртки нет — в чулане заперты! Никогда Коля не спорил с матерью, с детства привык: поступки и слова её правильны, а тут впервые не совладал с собой:
— Да ты знаешь, что мы с ребятами?.. Ты листовки видела?.. А тут солдат этот… Чего ж ты меня всё маленьким считаешь?
Глянул осторожно на маму — её лицо не дрогнуло. Лишь поправила прядку волос, как делала на уроках. Спокойно сказала:
— Я, родной мой, всё знаю — и о чём говоришь и о чём ещё не сказал. Потому и прошу…
И только когда по улице, уже не стреляя, пошли гурьбой партизаны, когда стало ясно, что город наш, Елена Викторовна отдала Коле одежду, повязалась платком, накинула фуфайку и вместе с сыном — прямо к райисполкому.
А там уже толпа. Обнимаются, целуются — и кто из лесу вернулся, и кто здесь оставался. В коридорах не пробиться. Сизо от махорочного дыма, душно от намокших полушубков и валенок.
— Легка на помине, Елена Викторовна!
В новеньком белом полушубке, с ремнями крест-накрест — сам Калачёв. Протянул маме руку и кивнул на дверь, обитую коричневым дерматином, где ещё вчера был кабинет Готмана.
Коля прошмыгнул вслед за матерью. Не поверил глазам своим — председатель райисполкома Мыльников, Ревок, ещё человек пять знакомых и… Иван Фридрихович. Сидит среди партизанских командиров в своей неизменной чёрной тройке с «бабочкой» вместо галстука.
Елену Викторовну пропустили к столу.
— Соскучилась по тетрадкам, по чернилам, а, Викторовна? — улыбнулся Мыльников. — Так вот, берись-ка за протокол. Ты у нас депутат, а теперь будешь секретарём райисполкома. Пока бежала сюда, мы тебя единогласно утвердили.
Мыльников оглядел собравшихся, улыбнулся:
— Первый вопрос мы, так сказать, уже решили. Назначенный подпольным райкомом и райисполкомом и утверждённый фашистским командованием бургомистр города Дедково Готман И. Ф. освобождён от временной работы…
Все засмеялись, а Мыльников продолжал:
— А вот это, пожалуй, надо записать — объявить товарищу Готману благодарность и представить его к правительственной награде!
Затем составили обращение Дедковского районного комитета Всесоюзной коммунистической партии большевиков и районного исполнительного комитета Советов депутатов трудящихся ко всему населению города и района.
«Под ударами Красной Армии, — говорилось в обращении, — враг бежит на запад. Оказывая поддержку частям Красной Армии в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, партизанские отряды района освободили находящийся в тылу врага советский город Дедково и прилегающие к нему населённые пункты. В городе и районе вновь восстановлена родная Советская власть.
Райком и райисполком призывают население города и района, каждого трудящегося все силы отдать быстрейшему восстановлению народного хозяйства, восстановлению нашей, советской жизни…»