Берестяная грамота - страница 21
— Молодцы, правильно делаете, что каждый день даёте сводку о событиях на фронте: важнее её для наших людей сейчас ничего нет.
Потрогал пальцем набор, сказал, что такова уж привычка хирурга — всё пощупать своими руками. Потом подошёл к Коле, склонившемуся над наборной кассой:
— Тут у меня одна вещица есть… В общем, академическое собрание сочинений Пушкина. — И Семён Михайлович, развернув бумагу, положил перед Колей книгу в красном переплёте с серебристо-синим обрезом.
— Издание Венгерова! — не открывая книги, уверенно заявил Краюшин.
— Как угадали?
— Семён Михайлович, дорогой, я же печатник…
— Понимаю, понимаю, — улыбнулся доктор. — Я спросил потому, что много моих книг, так сказать, без моего на то соизволения ходило до войны по городу. — И, заметив, как дрогнули длинные Колины ресницы, сам смутился. — Нет, нет, Коля, я не про тех, кто брал книги на чердаке. Моя Лариска много раздала. Даст почитать и забудет забрать. А книги надо ценить! Правда, товарищ Краюшин?.. Так я буду рад, Коля, если ты вот этого Пушкина подаришь маме Восьмого марта.
Семён Михайлович надел шапку, поманил Колю к порогу:
— О том, что я чердак помянул, Сергею Вавилову ни слова… Сейчас не это главное… Важно, что́ в человеке в конечном итоге берёт верх — дурное или доброе.
…И ДРУГОЙ ПОДАРОК
Солнце опустилось за лес, и стало холодно не на шутку. К тому же Серёга два раза оступился в спрятавшийся под сугробом ручей. Валенки залубенели, по всему телу побежал покалывающий холод.
Теперь партизаны лежали в снегу. Ни пробежаться для согрева, ни даже встать нельзя. Метрах в сорока — железная дорога. По полотну каждые полчаса взад-вперёд проходит фашистский патруль. Пройдут не спеша, остановятся, посветят зажигалками, прикуривая сигареты, и снова — шарк-шарк по шпалам…
Журкович приложил рукавицу ко рту и шумно дышит, согревает посиневший нос. Ушанка надвинута на самый лоб — знать, доходит холод до головы, обритой в больнице.
Третий — дядя Егор, приятель Серёгиного отца, свернулся клубочком, притулившись спиной к сосенке, и то ли дремлет, то ли задумался глубоко.
Медленно тянется время. Вон и звёзды высыпали, кругом тихо-тихо. В Дедкове, наверное, люди ложатся спать. И фашисты на станциях, в своих бревенчатых дзотах, наверное, разуваются, потягиваются.
Но должны же идти по железной дороге поезда! Хоть бы один! Огромный, гружённый танками и пушками, с вагонами, набитыми солдатнёй. Эх, сейчас бы один такой составчик!..
Серёга проваливается в дрёму и тут же, ошарашенно глядя по сторонам, привстаёт на колени.
— Не выспался у бабки на печи? — ворчит Журкович. — Слушай! Кажется, идёт…
И в самом деле из-за поворота доносится ритмичное постукивание, будто кто-то стучит о наковальню молотком, обёрнутым тряпкой. Потом тряпка как бы сползает, и уже бьётся, грохочет железо о железо.
Дядя Егор тоже слушает, приложив для верности ладонь к уху. Поезд?..
И вот вырывается, выпятив грудь, как бегун, готовый разорвать финишную ленту, шумный, тяжело дышащий паровоз. Перед ним две платформы. На тот случай, если партизаны подложат обычную мину, которая срабатывает от первой же тяжести, придавившей её. Но у партизан мина с дистанционным взрывателем. Надо пропустить платформы, паровоз и, только когда состав вползёт на заминированный участок, крутануть ручку электрической машинки, и весь эшелон взлетит на воздух.
Серёга обхватил автомат, резко обернулся, чтобы точно рассчитать, сколько метров придётся бежать по подлеску до густого сосняка, где они оставили лыжи.
«Только зажужжит, только взвизгнет адская машинка — рывком в лес!..» — подготавливает себя Серёга.
Он привстал, обхватил автомат.
«Ну, раз-два…» — считает Сергей и, не досчитав до пяти, срывается с места, потому что взвизгивает, жужжит в руках Журковича электрическая машинка. Серёга продирается через ельник и недоуменно оборачивается: взрыва нет!
Он возвращается туда, где остались Журкович и дядя Егор, и в это время, обдавая грохотом и лязгом, уползает в темень последний вагон.
— Что случилось? — спрашивает Серёга.
— Взрыватель электрический отказал, чёрт его дери!..