Берестяная грамота - страница 8

В распоряжении старосты — а значит, и во всём Дедкове — было двое полицейских. Все жители знали их в лицо, но кто они и откуда, с уверенностью никто сказать не мог. Говорили, что это бывшие красноармейцы, изменники и что староста назначил полицаями их, а не местных, чтобы они, дескать, свирепствовали вовсю. Однако ничего такого уж страшного за полицаями не водилось, хотя службу они соблюдали ревностно и исправно.

Двоих на город, конечно, маловато. Поэтому комендант Клюге и Брянская управа стали настаивать на том, чтобы создать в Дедкове настоящий отряд полиции. И главным образом из местных. Так будет сподручнее, говорили фашисты, вывернуть большевистское нутро.

Готман объявил приём желающих. Записалось семеро — пьянчуги и бывшие уголовники. Список этот Готман вручил представителям брянской полиции как раз в тот самый вечер, когда к нему «в гости» пришёл Калачёв.

Всё было заранее продумано. Потому и фамилия самого Калачёва стояла на бумажке первой — как будто бы и он тоже предатель. Зато фамилии тех, кто и вправду захотел выслужиться перед фашистами, оказались известны партизанам.

Навытяжку перед старостой стоял Фролов. Другой полицай, Романов, позвавший ребят, остался в коридоре.

— Н-да, господин Фролов, загадочная, скажу я вам, история, — обратился Готман к полицейскому, не замечая ребят, столпившихся у двери. — Совершенно странная история: партизаны приходят, говорите, из лесу и оставляют у порога вашего дома целую кипу листовок. И каких, скажу вам, наглых листовок! Вы обратили внимание, о чём в них говорится?.. «Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы, — начал читать Готман. — Шестнадцатого ноября сорок первого года германские войска, развернув против Западного фронта тринадцать танковых, тридцать три пехотных и пять мотопехотных дивизий, начали второе генеральное наступление на Москву. Шестого декабря войска Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок… Частями наших войск занято и освобождено от немцев свыше четырёхсот населённых пунктов… Захвачено танков триста восемьдесят шесть, автомашин — четыре тысячи триста семнадцать, орудий — триста пять… Потери немцев составляют свыше восьмидесяти пяти тысяч убитыми…»

Иван Фридрихович пристально посмотрел в лицо полицейскому:

— Как вы это находите? По-моему, обычные небылицы красных. Однако вы хорошо сделали, господин Фролов, что принесли эти бумажки прямо ко мне. Сами понимаете, в данный момент не резон беспокоить господина Клюге.

Колька и Серёга внимательно слушали Готмана, и снова червячок недоверия, казалось бы исчезнувший после происшествия в доме старосты, зашевелился где-то под самым сердцем.

Какую игру ведёт Иван Фридрихович, с кем он? Может, он спасает свою жизнь, боится партизан и потому не сообщил о налёте Калачёва и Ревка коменданту, не поднял тревогу? Но Зинка клянётся, что она слово в слово запомнила, как Калачёв сказал тогда арестованным представителям Брянской управы: «Господ среди нас только двое. Остальные — товарищи…» Выходит, и старосту он тоже назвал товарищем.

Тогда остаётся одно: полицейские уж точно предатели, поэтому Иван Фридрихович и объясняется с Фроловым так хитро.

Иван Фридрихович обернулся к двери и словно только сейчас заметил ребят:

— Как здоровье, молодые люди, не болеем?

Капустка вывернулся из-за Серёгиной спины и уже раскрыл было рот, но Серёга ткнул его в бок.

«Сейчас ляпнет при Фролове, что после ночи, которую по приказу Клюге они провели в сарае, у него, у Мишки, в груди хрипит».

— Здоровье нормальное, — не вдаваясь в подробности, ответил Серёга.

Готман сел за стол, сомкнул длинные пальцы. Стали видны туго накрахмаленные манжеты с золотыми запонками.

— Я пригласил вас, чтобы объяснить: в течение двух дней можете быть свободными. Советую отсидеться в тепле. Да, да, морозы крепчают, молодые люди, а рисковать здоровьем в такое время грешно… Итак, всего доброго… Ступай, Капусткин. А Вавилова и Матрёнина прошу на минуточку задержаться. Поможете упаковать настенные часы. Прекрасный механизм с мелодичным боем, жаль, если с ним что случится…