Березонька - страница 4

— Пришлось. Младшего парня на море повезли.

— О, да вы богачи: двух богатырей имеете! Берегите свое богатство, — с грустью произнесла спутница. — Не разлучайтесь без большой нужды.

— Обстоятельства иногда сильнее нас.

Встрепенувшись, старуха уцепилась за это признание Давида Исаевича, и опять посыпались вопросы.

— Сколько лет матушке вашей?

— Семьдесят.

— Да, солидный возраст.

— Такие вспышки болезни у нее и прежде бывали, — задумчиво сказал Давид Исаевич. — Печень увеличивалась чуть ли не вдвое. Но до сих пор мама с капризами этими справлялась успешно. Лимонами лечилась. Творогом. Сейчас что-то ничего не помогает. Боюсь омертвения ткани — цирроза. Тогда оперативное вмешательство почти невозможно.

— Да, тут шутки плохи, — проговорила старуха. — Крепитесь. В священном писании сказано: век человека — семьдесят лет, а если сила есть — восемьдесят. Тут, к сожалению, все точно, без вранья.

Слушая спутницу, Давид Исаевич вспомнил, как об этом такими же словами писал ему в Тагил ныне покойный отец Дуси, и почему-то подумал, что сам он в этом священном писании — ни в зуб ногой. Как же это могло случиться?

А спутница настойчиво продолжала:

— Цифры подтверждены статистикой. Маловато, черт возьми, неразбериха какая-то, дикая ошибка. После бурь, глупостей, суетни только и пожить. И жаловаться некому. Старикам умирать не страшно. Молодым-то каково?! — помолчав, сказала она, словно укоряя кого-то невидимого.

Волна удушья накатила на Давида Исаевича. Он встал, попытался приоткрыть окно.

А старуха продолжала, прикрыв глаза:

— Маме вашей посчастливилось — ее будут хоронить свои сыновья, свои внуки, не чужая родня. Хорошо, когда дети идут за гробом родителя. Хуже, если наоборот…

В Казань прибыли спозаранку. Давид Исаевич помог соседке донести баул и, прощаясь с ней у зала ожидания, почувствовал облегчение от того, что лишается ее общества, ее назойливой дотошности. Посеяла в нем смуту спутница, и теперь он словно бы сваливал камень с сердца. Но какая-то тяжесть все-таки осталась. Давид Исаевич понял это, очутившись на пустынной привокзальной площади с сырым, видимо от ночного дождя, асфальтом и одинокой витриной «Союзпечати». Томило ощущение, очень сходное с тем, какое он испытывал в такой же рассветный час двенадцать лет тому назад, примчавшись сюда на тревожный зов мамы: «Немедленно приезжай — серьезно болен папа». Тогда Давид Исаевич внезапно застыл здесь возле трамвайной остановки, у этой же витрины. Костеневшие губы многократно повторяли имя отца в черной рамке газеты. Рука сама по себе комкала мамину телеграмму.

Нынче не то, нет как будто безысходности, беда еще, возможно, повернет вспять, а в груди между тем ныло не меньше. Упорно старался Давид Исаевич взбодриться, но переспорить себя не так-то легко. До сих пор неосознанная прелесть каждого приезда сюда состояла в том, что всегда и неизменно в отчем доме на Привольном переулке Калугиной горы его ждала мама. Переступив порог, он тут же окунался в забытый мир детских ощущений. В этом доме можно расслабиться и позволить вести себя иногда по-детски. Теперь она в больнице. И что ее там ждет?

Из-за крутого поворота, предостерегающе звеня, стуча колесами, вырвался трамвай. Второй номер. Мамин. На нем она до пенсии ездила в свою поликлинику, на колхозный рынок. Ей нравился плавный, убаюкивающий ход двойки, привлекали обтянутые дерматином кресла с чуть откинутыми назад спинками, на которых очень удобно сидеть.

До появления трамвая Давид Исаевич, обремененный грустными думами, почти не замечал утренней прохлады. Подкативший вагон заставил его очнуться.

Весь маршрут вдоль наримановского и кировского бульваров, по мосту через Булак, сквозь Кольцо, мимо кинотеатра «Вузовец» Давид Исаевич ехал один. Он согрелся и с любопытством разглядывал празднично расцвеченные улицы. Сойдя на своей остановке, Давид Исаевич направился к Привольному переулку.

У перекрестка он взглянул на электрические часы, прикрепленные к кронштейну свежевыкрашенного столба. Засомневался Давид Исаевич: стоит ли будить сына в такое раннее время? Потом у него целый день будет болеть голова. В больницу тоже пока не пустят, да и не хотелось предстать перед мамой с пустыми руками. Припасенная для нее путевка в санаторий — это на будущее, а сейчас главное принести ей что-нибудь вкусненькое. Он потрогал пальцами колючий подбородок и решительно повернул в противоположную сторону, навестить могилу отца.