Берко кантонист - страница 12
— Ах, он говорил сам? Почему же ты ему веришь?
— Он добрый. Он улыбался. Он бедный. Он идет учиться. Его подвез мой отец, — подыскивал Берко доводы.
— Так, — остановил его Пайкл, — этого с меня хватит. Кто же украл у него пасс?
— Мойше, — без колебания ответил Берко. — Я видел, как он рылся в сундучке Люстиха.
— Но замок висел на сундуке?
— Да.
— Значит, Мойше сломал замок?
— Нет. Он его запер своим ключом.
— Ага! У замка два ключа. Но зачем Люстих дал второй ключ твоему товарищу?
— Мойше дал ему замок с ключом, взял у своей мамеле, чтобы Люстих запер свой сундучок.
— Ах так! Ну, теперь и я знаю, что у Люстиха был паспорт и что его украл Мойше. Но зачем?
— Затем, чтобы отдать Люстиха в солдаты.
— Но зачем это делать Мойше, его мамеле, наконец ребе Шозори? Он конечно живодер и мошенник, но такого он не сделает, — я уже достаточно слышал здесь про него. Скажи, какой же смысл в твоих догадках? Зачем это делать Мойше?
— Он хотел получить квитанцию на рекрута и ее продать.
— Для этого он должен бы ловить сам, а не звать ловцов кагала.
— Ну, может быть, ребе Шезори хочет, чтобы общество имело лишнего рекрута, чтобы Мойше не ходил в солдаты?
— Поверь мне, ребе Шезори такой человек, что уже имеет для сына своего квитанцию.
— Тогда я не знаю, что.
— Так. Умный человек делает два предположения, чтобы их оба отвергнуть, и затем делает третье, уже верное. Ты умный или нет, Берко? Что же дальше?
— Я не знаю, зачем Мойше взял пасс у Люстиха, но я хочу, чтобы. Люстиха отпустили.
— Ага, ты хочешь!
Пайкл неожиданно повалился на землю и, протягивая руки Берке, приказал:
— Подними меня!
Берко, недоумевая, схватил Пайкла за руки и попробовал поднять.
Шут был коренаст и тяжел, он лежал на земле бревном. Берко выбился из сил и не мог не то что поднять, но даже и сдвинуть шута с места. Тяжело дыша, Берко упал рядом с Пайклом. Мальчик был готов заплакать.
— Упавшего не поднимай! — сказал Пайкл, положив руку на голову Берка. — Так упадешь сам. Почему взяли Люстиха? Потому что он еврей! Почему смеют с нами так обходиться? Потому что так низко упал весь наш народ. Если ты хочешь поднять Люстиха — подними весь наш народ. Но разве тебе, хилому и слабому ребенку, по силам поднять такой великий народ, как наш, великий и в падении своем? Падай и ты, Берко, падай и лежи! «Лежачего, — говорят москали, — не бьют!»
Берко вскочил на ноги и закричал:
— Нет, нет, Пайкл, вставай, пойдем!
Пайкл воспрянул и вскочил на ноги с внезапной резвостью. Берко испугался.
— Вот видишь, — говорил, отряхивая с одежды своей мусор, Пайкл, — лежачего можно поднять одним словом! Ну, я встал. Куда же мы теперь пойдем? Ты даже напугал меня!
Берко вспыхнул и погас.
— Пойдем в присутствие, или нет, пойдем в кагал, — предложил он, путаясь.
— Так умный человек делает две догадки, чтобы отказаться от обеих и искать третью. Человек дела принимает сгоряча два решения, чтобы оба признать глупыми, и предпринимает третье, верное решение. Говори!
— Пойдем к Шезори и спросим Мойше…
— И его мамеле? Мадам Шезори? Ага! Идем. Это вернее. Но что мы скажем им?
— Я скажу, что у Люстиха был паспорт.
— «А ты его видел, этот паспорт?» спросил тебя, и что ты ответишь?
— Если ты знаешь наверно, почему не сказать, что видел собственными глазами? Если я знаю, что сегодня утром взошло солнце, то я могу каждому рассказывать, хоть наплюй мне в бороду: «Я видел, что сегодня взошло солнце!» Хотя бы я прекрасно спал — какая разница?!
Берко подумал и сказал:
— Я буду говорить, что видел паспорт у Люстиха, что он мне сам давал посмотреть и что я видел, как Мойше взял паспорт из сундучка и снес матери.
Берко взглянул в лицо Пайкла. Шут усмехнулся и, схватив за руку Берка, поволок его за собой.
— Идем скорее. Нельзя терять минуты!
Горбун катился шариком. Берко едва за ним поспевал. На лестницу черного хода в доме Шезори Пайкл взбежал, громко топая.
— Ага! — закричал он, распахнув дверь в каморку. — Вот он сидит здесь, и совесть грызет его, что он предал своего брата! Берко, иди сюда и не выпускай его, пока я схожу за мадам Шезори.
Шут выбежал и затопал вниз по лесенке туфлями. Берко поднял голову и исподлобья взглянул на товарища. Мойше сидел в уголке, угрюмый и печальный.