Беркуты Каракумов - страница 11
Ей дружно внимали и дружно ахали.
Осень сорок первого года была на исходе. Фашистские орды топтали землю Белоруссии, Украины, Прибалтики, вплотную подошли к Москве. Наши заводы, перебазированные в восточные районы страны, делали все, что могли, выбивались из сил, но работали пока не на полную мощность, явно ощущалась нехватка танков, самолетов. Она возмещалась беспримерным героизмом наших воинов. Газеты писали, что один наш истребитель вступил в бой с шестью истребителями противника и вышел победителем. Сообщалось о беспримерном подвиге капитана Гастелло, о том, что летчики под командованием полковника Преображенского бомбили военные объекты Берлина и успешно вернулись обратно…
Шесть раз уже вылетал Керим Атабеков на боевое задание. Сегодня был седьмой вылет. Казалось, можно было уже привыкнуть ко всем особенностям полета, по Керим все равно воспринимал детали взлета бомбардировщика словно впервые. Вот пилот Николай Гусельников дал полный газ — и стремительно побежали назад деревья, окаймляющие взлетную полосу. Вот перестала трястись мелкой дрожью турельная установка пулемета — это самолет оторвался от земли. Слабо, чуть слышно стукнуло — самолет убрал шасси. «Как засыпающий ребенок поджимает ноги», — подумал Керим, хотя тяжелый «СБ» совершенно не подходил для такого сравнения.
— Как дела, Абдулла? — осведомился Гусельников через переговорное устройство.
— Нормально, командир! — тотчас отозвался штурман из своей носовой кабины, отозвался быстро, точно ждал вопроса, хотя он вообще отвечал так, словно боялся, что его перебьют и не дадут договорить. — Над целью будем вовремя.
Гусельников удовлетворенно кивнул: хороший штурман Абдулла Сабиров, грамотен, точен, никогда не ошибается с прокладкой курса, с начала войны летаем вместе. А вот стрелок-радист — новичок, всего несколько вылетов, но держится вроде ничего, уверенно держится, не суетится. И стреляет прилично.
— Как у тебя, Керим? Что видно?
— Ничего не видно, товарищ лейтенант.
— Мерзнешь?
— Наоборот, жарко. Каракумы вспомнил.
— Ты там не очень в воспоминания углубляйся, наблюдай внимательнее и докладывай немедля. А то твой предшественник…
Командир не договорил, но и так ясно было — предшественник Керима недоглядел, просмотрел выскочивший из-за облака «мессер», и в результате Гусельников с трудом дотянул поврежденный «СБ» до аэродрома, на маленьком кладбище которого и похоронили незадачливого стрелка-радиста.
Поворачиваясь на турели, Керим до боли в глазах всматривается в холодную голубизну, ожидая появления врага, чтобы влепить в него хорошую пулеметную очередь, по «мессеров» не видать, исчезли даже облачка, за которыми любят таиться эти хищники, и Керим невольно переводит взгляд вниз, на землю. А там виднеются разрушенные деревни, чем-то напоминающие ледяные глыбы во время ледохода. Черные поля, подернутые наволочью дыма, похожи на раны, нанесенные войной земле, и черные трубы пепелищ словно просят помощи у неба. Мелькнула мысль: если бы в огне войны сгорел аул Торанглы, такой ли вид был бы у пожарища?
Керим тут же одернул себя за недобрую мысль, ибо сразу же в дымной наволочи появились фигуры деда и жены, фигуры аульчан, мечущихся в отчаянии среди руин. Керим поежился, стараясь думать о другом, Например, о чем расспрашивал его Николай Гусельников, когда они бродили по вечернему аэродрому. Каракумами пилот интересовался, живностью, которая там водится. Смешные иногда вопросы задавал: правда ли, что шакалы обгрызают только сапоги у спящего человека, а самого спящего не трогают? А правда ли, что очень много людей умирают от змеиных укусов? А почему Амударью именуют Джейхуном?
Керим с удовольствием вспоминал родные края, обстоятельно отвечал Гусельникову на все вопросы: шакалы вообще людей боятся, близко к ним не подходят, разве что кур да дыни воруют; змеи людей не кусают, они живут в таких местах, где людей нет, а при встрече уступают Дорогу, змея существо безобидное, не то что фашист; «Джейхун» — название старое, так реку за ее своенравный норов прозвали «Бешеная», значит, то и дело русло меняет…