Берлинские заметки для ветреной Штази - страница 2

РУДОЛЬФ: Видите, даже Анастази думает о вашем будущем больше, чем вы. Почему вам не стать хотя бы писателем?

ФРАНЦ: Хотя бы? Следующее, что вы мне предложите, будет что – ассенизатор? Что может быть более жалко, чем писать для тупой толпы вещи, которые она никогда не прочтет?

РУДОЛЬФ: Это невозможно, у вас на все какие-то отговорки.

ФРАНЦ: Нет! У меня на все есть причины. Вот открытие – какие-то мысли все же бывают в моей голове, хотя нет… это они из уважения к вам.

РУДОЛЬФ: Вас послушать, вы бы хотели, как в средневековье, только любви и войны.

ФРАНЦ: Да!

РУДОЛЬФ: Но когда я предлагал вам офицерский…

ФРАНЦ: Где?! В этом жалком сборище, которое принимает себя за австрийскую армию? Конечно! Конечно, отказался! И за что, чему служить – шаткому режимчику, который никак не определится – правый он, левый или вообще никакой? Да иметь звание в таких структурах – это плевать себе в глаза. Они же развалили даже остатки той империи, которой когда-то была Австро-Венгрия, они их развалили и отымели. Да дерьморубашечники на улицах и то лучше! У Гитлера есть хоть какая-то вера во что-то.

РУДОЛЬФ: Франц Вольфганг, в двадцать один год нельзя быть таким инфантильным…

ФРАНЦ: Вот. Вот оно то, что я ненавижу больше всего. Ваше праведное сытенькое мещанство. Я обожаю мещан, я люблю мещан, когда они тихи и не позволяют себе суждений, потому что на суждения они не способны. Стоит им только дать волю, и они заставят тлеть этот мир на робком лицемерном огне посредственности, уверяя всех и вся, что лишь посредственность и есть добродетель. Посредственность, вялость и теплотца.

РУДОЛЬФ: А, может, вы просто боитесь правильности? Съеживаетесь и выёживаетесь перед простой обычной правдой жизни?

ФРАНЦ: Правдой жизни? Большей банальщины вы не нашли? Перед правильностью ограниченного идиота, счастливого лишь своим тупоумием и леностью сердца, бесстрашного из глупости, как масай перед танком, не способный даже представить себе, что один танк разрушительнее всей его полуголой армии вместе взятой, это – ваша правда жизни? Я ее топтал, оплевывал и насиловал.

Звонкий всплеск пощечины.

Выплюнутое старшим:

РУДОЛЬФ: Останьтесь.

И тяжкая,

тяжкая борьба

между материальным интересом

и невероятным желанием,

пусть пафосно,

но хлопнуть дверью.

РУДОЛЬФ: Отрезвели?

Проглотил.

РУДОЛЬФ: Ни один мужчина никогда не стал бы так говорить с отцом кроме…

Не выдержал –

ФРАНЦ: Идите к черту с вашими бульварными пошлостями!

И нет, женщина не успела отпрыгнуть.

ФРАНЦ: Да что вы все под ноги… Клэр?

ШТАНДАРТЕНФЮРЕР: Значит, вы еще и пьяным прыгали в ледяную воду?

Полдень.

Поскрипывающая зала,

запах старого дерева,

лака

и стол,

торжественно прибранный белой, еще попахивающей паром скатертью.

ФРАНЦ: Господин штандартенфюрер, у меня вообще отсутствует желание до алкоголя. Я не стал бы портить себе увольнительную действиями мне неприятными.

ШТАНДАРТЕНФЮРЕР: Вы отрицаете, что в заказе был алкоголь?

ФРАНЦ: Нет. Но в желании моих товарищей в свой свободный день выпить пива, как и в моем нежелании к ним присоединяться, нет ничего наказуемого.

За столом разместился весь свежевыбритый высший состав управления училища.

В стороне скромно воевал с очками господин генерал-лейтенант, ответственный за все школы СС.

Красиво исключают.

Мелочь, а хорошо.

ШТАНДАРТЕНФЮРЕР: Это делает ваш поступок еще более непоследовательным, непонятным и неосознанным.

ФРАНЦ: Позвольте с вами не согласиться, господин штандартенфюрер. Я полностью осознаю, что поступив таким образом, поставил свою жизнь под угрозу, простите, не свою жизнь, а жизнь принадлежащую фюреру и рейху. Я абсолютно с вами согласен, что человек, рискующий чужим добром беспочвенно и неосознанно – глуп, безответственен и не достоин чести офицерского звания СС, но я не согласен, что мой поступок был бесплодным и неосознанным.

И она не смогла не вмешаться.

ФРАУ ХИРШ: Вы из фанфаронства перед гимназистками и вашими товарищами, еще и раскачавшись на веревке, сиганули в течение февральской реки, как можно дальше от берега, заработав себе бронхит, практически переходящий в пневмонию, с температурой под 40° и бред.