Бешеные уланы - страница 22
— Ты можешь говорить, — заметил Шакал.
— Весьма наблюдательно.
— Это хорошо. — Шакал слегка смутился от сарказма в голосе Стайка. — Яд уже должен был убить тебя.
Стайк поправил второй мундир, чтобы плотнее прикрыть грудь. Каждое движение причиняло боль. Медленно оттянув рукав, он посмотрел на руку: едва заметная царапина от иглы уже затянулась и заживала.
— Ты знаешь, что это?
Несколько мгновений Шакал молча наблюдал за ним. Лицо у него было хмурое, и Стайк не мог решить, то ли это его естественное выражение, то ли следствие недавней попытки его повесить, то ли просто подростковая мрачность. Стайк уже начал думать, что Шакал не ответит, когда тот наконец произнес:
— Я думаю, это корень залежника.
— Откуда ты знаешь?
Название показалось Стайку смутно знакомым. Он знал, как выглядит залежник, и давным-давно один проводник пало рассказал, что листья этого растения есть можно, но к белым стеблям и корням прикасаться нельзя ни в коем случае.
— Я сказал, я так думаю, — ответил Шакал. — У тебя есть судороги? Понос?
— Понос ты бы почуял. Судорог нет.
— Тогда это может быть залежник.
— И?
Стайк потер руки, пытаясь их согреть. Ощущение было, словно трешься о жгучую крапиву.
— Залежник вызывает сильную лихорадку и слабость. И паралич. Я видел, как от него умирают. Просто…
— Что?
Шакал казался неуверенным.
— Он убивает за пару часов. Паралич должен был наступить через несколько минут после того, как тебя поцарапали.
— Значит, это не он, — проворчал Стайк.
Стайк не знал, в чем дело, но это походило на болезнь, которую он перенес в детстве, и воспоминания о том времени вернулись к нему вместе с болью.
Он вспомнил, как его охватила лихорадка и он почти два месяца провел в постели. Сознание то возвращалось, то ускользало, а бесконечная вереница докторов говорила отцу, что он умрет через несколько дней. Мать сидела у постели и тихонько напевала, а младшая сестра таскала ему конфеты и подсовывала под язык, чтобы не узнал отец. Ему казалось, он и теперь чувствует вкус и запах тех конфет — лимонный мед с ноткой имбиря, все более ощутимой по мере того, как конфета растворяется во рту. Как странно, что нечто столь приятное ассоциируется с такой ужасной болью.
Он вспомнил, как отец расхаживал по коридорам и громко спорил с матерью о том, что Стайка пора избавить от страданий. И вновь ощутил холодную яростную решимость не доставить отцу удовольствия от своей смерти. Он плохо помнил, как выздоровел. В один прекрасный день лихорадка отступила, и он снова смог ходить. С тех пор он даже ни разу не простужался.
Стайк плыл по воспоминаниям, лихорадка то усиливалась, то ослабевала. Течение времени ничего не значило, но в какой-то момент его затуманенный взгляд сосредоточился на Шакале.
— Ты работал в поле?
— Да.
— Откуда ты знаешь о ядах?
— Я… — Шакал замолчал, наклонив голову, чтобы посмотреть на Стайка. — Когда мне было десять лет, приют продал меня аптекарше в помощники.
— Тогда какой бездны ты собирал хлопок?
— Потому что хозяйка била меня палкой. Мне это не нравилось. Когда я ушел по какому-то поручению, с ней произошел несчастный случай.
Может, Стайка и лихорадило, но то, как Шакал произнес «несчастный случай», свидетельствовало о том, что происшествие вовсе не было случайным.
— Сколько тебе было лет?
— Двенадцать.
Стайк попытался что-то почувствовать: ужас, сочувствие, интерес. Энергии для эмоций не хватало.
— Я был примерно в том же возрасте, когда впервые убил человека, — проворчал он.
— Другого мальчика?
— Нет, детей я не убивал никогда. Даже самые худшие маленькие говнюки заслуживают шанс на взрослую жизнь. Это был взрослый мужчина.
— Почему?
— Потому что он это заслужил.
Шакал кивнул, больше ни о чем не спросив, и Стайку показалось, что вечно сердитое выражение лица мальчишки смягчилось. От разговоров Стайк устал: онемел язык, заныла челюсть. Возможно, как раз начинается паралич. Возможно, Шакал прав насчет корня залежника.
— О Фернхоллоу поползли слухи, — сказал Шакал.
Стайк хмыкнул в ответ.
— Выжившие говорят, что ты в одиночку убил семьдесят-восемьдесят солдат, чтобы спасти город. Это правда?