Бешеный волк - страница 7

— Одевайся, поговорим. Позавтракаешь.

Волк огляделся и с удивлением заметил на стуле стопку чистой и явно не своей одежды, а на полу начищенные до блеска сапоги. Пояс, правда, остался его, с пряжкой в виде волчьей головы.

— Твоя после болота пришла в полную негодность, — ответил Старейшина на немой вопрос.

Благодарить Ваэрден не умел, поэтому промолчал и принялся одеваться, как велено. Темные штаны, светлая льняная рубашка, кафтан из хорошего сукна… хорошо, что не это шелковое непотребство, в котором расхаживает сам Старейшина. Желтый глаз покосился на гребень, лежавший на том же стуле сиротливым намеком. Ифенху хмыкнул, но спорить не стал, пригладил волосы.

— Готов? Пойдем. Слуги наведут порядок, — и Тореайдр повел гостя по дому.

Только сейчас, пожалуй, Ваэрден сполна смог оценить, что такое настоящая, не крикливая роскошь со вкусом убранного жилища. Здесь не было места показной пышности и безвкусице вроде золотых лебедей на люстрах, но не было и оскаленных черепов в обрамлении бедренных и прочих костей — люди почему-то думают, что Змей украсил свое жилище останками съеденных им жертв. Здесь каждая вещь несла на себе отпечаток Времени и судьбы, каждая могла рассказать свою историю. Например, вон та изящная ваза, расписанная тончайшей черной вязью по перламутровой поверхности, или замершая в нише крылатая девичья статуя с изумительно выкованным мечом. По стенам, отделанным драгоценным деревом, висели картины, за которые любой коллекционер целое состояние отдаст, а то и душу некроманту заложит.

А мимо ходили другие произведения искусства — живые. Мужчины и женщины с фарфоровой кожей и тонкими пальцами с черными остриями когтей, с пронзительными глазами уверенных хищников. Они не шли — невесомыми призраками скользили мимо, кланялись Старейшине и стреляли зарядами любопытства в сторону новенького, не осмеливаясь задавать ему вопросы, пока рядом Мастер. Змей ценил телесную красоту — и все его «дети» так или иначе отличались ею. Пестрота женских нарядов соседствовала с военной темной строгостью мужских платьев — кто-то был одет по человечьей моде, кто-то, как Тореайдр, носил кахари. Волк подергивался от непривычной тишины — обычно шквал чужих мыслей и чувств беспрестанно давил на мозг, приливными волнами бился в сознание, но здесь не принято было думать громко, и каждый прятался за щитом-маской.

Слуги-люди, чьи лица были покрыты белым гримом, держались невозмутимо, занятые своими делами. Шутливые возгласы вроде «смотри, ужин пошел!» их совершенно не трогали. Они привыкли делиться силой с членами Клана, они сами были неотделимой его частью. Знали, что без них ифенху становятся почти беспомощными и даже гордились этим.

В одной из девичьих стаек промелькнула Рейн, но Ваэрден ее не заметил, увлеченный открывавшейся ему картиной непривычной жизни.

— Разве люди могут нас не бояться? — с искренним любопытством спросил он.

— А зачем бояться того, к чему привыкаешь? — отозвался Тореайдр. — Они поколениями служат у меня, исполняют работу, которую не можем делать мы, кормят общину. А мы взамен даем им безопасный кров и пищу, возможность растить здоровое потомство… Ты не смотри, что кругом болота, я потом покажу тебе поселение, оно вполне удобно для жизни. Что еще нужно человеку? Выпусти я их во внешний мир, они, пожалуй, погибнут там, среди «свободных» людей — или от голода, или забитые камнями за то, что «порчены» Темным… Старым извращенцем, — Тореайдр хихикнул. — Мы пришли.

Они поднялись по старой, чуть скрипучей лестнице с резными перилами, Старейшина толкнул высокую округлую дверь, и оба оказались в библиотеке.

— Значит, симбиоз? — Ваэрден разглядывал зал в прямом смысле горящими от восхищения и предвкушения глазами.

Книги. От пола до потолка, в два яруса, на стеллажах и в шкафах, стопками на столиках и даже подоконниках лежали сотни, тысячи самых разных книг, от древних ветхих фолиантов с тяжелыми замками до новомодных печатных щеголих.

— Ты еще и мудреные слова знаешь? — усмехнулся старый Змей.

— Надо же было время между охотами коротать, — сразу же стушевался младший ифенху, сделав вид, что ему вовсе неинтересно.