Бесики - страница 16

стр.

— Что ж, попробую рискнуть. Россия, говорят, страна богатая. Попытаюсь побывать и там, если сил моих хватит на такое далёкое путешествие…

— Хватит, мой Ибреим, хватит. Мы с тобой ровесники. Жизнь у нас ещё впереди, — смеясь, сказал ему Ираклий и похлопал по плечу. — Сегодня вы с супругой будете гостями у меня на пиру.

— Пусть бог не лишит меня ваших милостей…

Ираклий мельком взглянул на пергаментные свитки и, взяв с подноса книгу, спросил:

— Что это за книга?

— Ты не одобрил, царь, мои прежние подношения, но эту книгу ты оценишь. В прошлом году, когда я был во Франкфурте, тамошний герцог, вознеся тебе хвалу, преподнёс мне эту книгу. Он говорил, что на Bостоке нет царя могущественнее Ираклия и в этой книге описываются его подвиги. Книгу эту написал француз, а немцы перевели на свой язык.

— Этим подарком ты меня действительно обрадовал. Я знал, что эта книга вышла в свет, но увидеть её мне до сих пор не удавалось. Людовик послал мне её через капуцина, но тот потерял её в дороге. Эту книгу я дам Рейнегсу перевести на грузинский язык. Интересно, что выдумывают в Европе о грузинском царе… — пошутил Ираклий и стал перебирать послания чужеземных царей. — Не буду больше задерживать тебя, ага, я и так оторвал тебя от работы. На пиру продолжим нашу беседу.

— Ваш покорный слуга да будет прахом у ваших ног, — ответил с поклоном ага и вышел из зала.

Ираклий позвонил в колокольчик и, как только вошёл дворецкий, приказал:

— Позови ко мне царевича Левана и Давида Орбелиани. Доложи господам мдиванбегам, чтобы они в двенадцать часов собрались в зале совета.


Друзья долго сидели за ужином на дворцовом балконе и не заметили, как подкрался рассвет. О чём они только ни вспоминали — и о серьёзном и о весёлом. Давид рассказывал петербургские и московские новости, его слушатели удивлялись, что в такой холодной стране, где пар от дыхания превращается на усах в ледяные сосульки, люди могут жить и строить такие большие города.

Солнце стояло довольно высоко, когда дворецкий позвал Левана и Давида к царю. Бесики стало грустно, что он не получил приглашения, хотя он и не ждал его. Он решил вернуться в свою комнату, но его клонило ко сну, и он остался сидеть на тахте, прислонившись к подушкам.

В тенистом парке, окружавшем дворец, распевали птицы. Утренний ветерок доносил из парка сладкий аромат цветов. Этот запах словно опьянил певчих птиц: щебеча, они перепрыгивали с ветки на ветку и садились на перила дворцового павильона.

Бесики невольно следил за этими беспечными пернатыми. Особенно его занимал соловей, который сел перед ним на перила и стал звать подружку. Но должно быть самка была занята другими соловьями и не обращала никакого внимания на его призывы. А тот настойчиво, но безуспешно продолжал свои мольбы. Наконец прилетел второй соловей, они о чём-то пощебетали и улетели в парк.

Бесики несколько раз провёл мизрапи по струнам тари, и они зазвенели, как птичьи голоса. И таинственный голос в груди Бесики, слышный только ему одному, начал петь:

Розу славит соловей, —
Как ему в плену скорбей
В поцелуе слиться с ней?

«О несчастный», — ответили ему струны тари. Бесики подхватил эту фразу и продолжал:

О несчастный:
Алый увидав цветок,
Соловей попал в силок
И спасти себя не мог.
О измученный любовью,
Пьяный нектаром мечты!
Грудь свою пронзив стрелою,
Что же радуешься ты?

Птицы продолжали щебетать. Кура с глухим рокотом катила свои волны. Утреннее солнце расписало светом и тенью отвесные скалы Метехи и Сачино и словно протянуло между ветвями чинар, возвышавшихся перед балконом дворца, золотистые нити. Бесики был очарован этой картиной. Он ощущал и видел всё кругом и в то же время как будто ничего не видел и не воспринимал. Он хотел творить и петь.

И мизрапи как бы само по себе продолжало скользить по струнам тари, и Бесики отзывался на их мелодию:

О несчастный:
Роза венчик не раскрыла
И, склонив его уныло,
Скорбью соловья убила!
О измученный любовью,
Пьяный нектаром мечты!
Грудь свою пронзив стрелою,
Что же радуешься ты?

Дворец был объят тишиной, все спали, так как ночью никто не смыкал глаз.

Бодрствовали только асасы у дворцовых ворот. Дворецкий дремал у дверей персидского зала, в котором Ираклий совещался с Леваном и Давидом. Ушла в свои покои и старшая Анна, чтобы проведать больного мужа. Димитрий спал. Он дышал с каким-то присвистом и шипением, шевеля втянутыми старческими губами. Анна вздрогнула, взглянув на этот храпящий живой труп, и быстро ушла в свою спальню. Она подошла к зеркалу, чтобы снять нагрудные золотые застёжки, и когда увидела своё красивое лицо, сердце защемило какой-то странной болью. Анна отошла от зеркала и раскрыла окно с цветными стёклами. Лица её коснулся прохладный ветерок, несущий с собой пьянящий запах цветов.