Бескрылые птицы - страница 6

Естественно, имам пришел по той же причине, что и остальные: принес гостинец и захотел взглянуть на красивое дитя. Он поднял девочку и внимательно всмотрелся в ее лицо, будто читая в нем некое предсказание. Потом довольно вздохнул и произнес первые строки Корана. Я их узнал, потому что сам некогда учил, хоть и не знаю арабского. Потом имам положил Филотею на кровать, поднес ее ручку к губам и поцеловал. После мать обнаружила на правой ручке младенца малиновое пятнышко — как раз в том месте, утверждала она, куда губами приложился имам. Видите, даже христиане верили, что имам — святой. Действительно, он обладал поистине святым терпением, поскольку ничего не предпринимал против лишенных разумения и почтительности безмозглых грубиянов-христиан, которые в знак презрения швыряли в него лимонной кожурой и тотчас прятались, чтобы их не узнали. Имам мог добиться, чтобы их повесили, но наказывал по-другому — не обращал внимания. Мудрый человек, он знал: самая страшная кара — когда тебя не замечают.

Перед уходом имам сказал:

— Пусть это дитя принесет вам счастье.

Потом сел на серебристую кобылу и уехал. На седле трепетали зеленые ленты, а в поводьях позвякивали медные колокольчики.

— Интересно, что он разглядел? — спросил Харитос. Я пожал плечами. Возможно, имама посетила та же мысль, что и меня: все рождается, дабы умереть.

В комнату набилось полно народу; все густо дымили кальянами и ужасно шумели, чтобы отпугнуть злых духов. Я терпеть не могу дым и грохот, а потому прокричал Харитосу в ухо:

— Пожалуй, пойду! Дел много, надо еще глину замесить! Сделаю тебе в подарок кувшин для воды! — Припомнив, я добавил: — Но сначала привяжу два лоскутка к сосне.

В городе уже кипела жизнь, а я булыжными мостовыми, столь узкими, что еле-еле ослик пройдет, потащился на холм. Похоже, город наш заложили еще до изобретения телеги. Кто его знает, когда это произошло. И вот я проталкивался между женщин с кувшинами на голове, обходил собак, нагло дрыхнувших под шум и гам, огибал лоточников, торговцев, нищих и ремесленников, перешагивал через ноги попрошаек, чье единственное предназначение на свете — очищать души тех, кто поддерживает в них жизнь милостыней, увековечивающей их праздность. Попрошайки тянули руки, но глаз не поднимали; считалось, будет лучше для всех, если подачка останется безвестной. Я дошел до своей гончарни и взял тряпку, которой обтирал круг в конце рабочего дня.

Пять красных сосен росли рядышком на полдороге к вершине утеса, неподалеку от места, где добывалась известь для раствора. Казалось, эти великолепные деревья с толстой корой и раскидистыми ветвями стремятся одарить своей тенью всех нас, живущих внизу. Порой я люблю сочинять поговорки, и, когда смотрел на ветки, на ум пришла вот такая: «Того, кто ищет тени под сосной, голуби обгадят». На деревьях обитало с дюжину маленьких серых голубей с черным кольцом на горле, очень милых, но обильно гадивших. В жизни хорошее всегда соседствует с неприятным.

На нижних ветках сплошь висели лоскутки — желания всего города за долгие годы, и найти свободное место для своего лоскута было совсем непросто. Если желание исполнялось, загадавший иногда забирал лоскуток, чтобы использовать для новой просьбы. По-моему, это говорит о душевной мелочности: совсем не трудно ведь найти другую тряпицу.

В те дни я был еще довольно молод, мог проворно залезть на дерево, и потому добрался до верхушки самой высокой сосны, где лоскуток мой трепетал бы на ветру, как корабельный вымпел. Солнце уже припекало, от коры пахло смолой. Ладони почернели от вязкой липучки, как всегда бывает, когда лезешь на сосну. Сначала это раздражало, но потом я сообразил, что руки очистятся, едва сяду за гончарный круг. Подул ветерок, и я пониже натянул тюрбан. В пруду у разрушенной церкви играли ребятишки. Наверняка мучили лягушек.

Сидя на дереве, я загадал желания для Филотеи и полюбовался городом. Когда смотришь на него сверху, особенно на красивую мечеть и церковь, понимаешь, что есть в жизни какое-то волшебство. Я любил прийти ранним вечером на вершину утеса, где кончается земля и начинается море, посмотреть на сверкающий под алым светом золотой купол мечети и дым очагов, доносящий восхитительный запах жареного мяса.