Беспокойство - страница 10
— Как это сорвемся?
— Убежим. Самостоятельно проберемся в Россию.
— Поймают… И документов никаких нет…
— Да черт с ними, с этими документами! Мы нелегально, тайком…
— Действительно, может, везут-то нас вовсе не в Советский Союз…
Виктор засмеялся:
— Это же через океан. А под нами все время суша была.
— Верно… Но как узнать, где мы сейчас находимся?
— Один момент.
Виктор вышел в коридор. Сергей раздвинул портьеру. В темноте неподвижно гнездились райки электрических огней, улицы совершенно не угадывались. «Это и на город не похоже, — подумал он. — Окраина, что ли? А может быть, вовсе не город. Виктор, кажется, парень неплохой… Я напрасно остерегаюсь…»
Дверь тихонько открылась, вошел Виктор.
— Курить будешь? — спросил он, садясь в кресло и кладя ноги на стол. — Спер у портье. Разговорчивый мужик. Принял меня за американского туриста. Я ему кое-как по-английски, и он мне кое-как по-английски. Но, что надо, узнал. — Он вскочил и задернул портьеру. — Подарил мне туристическую карту. Серега, ты как хочешь, а я срываюсь. Мы неподалеку от русской границы. Бежим, братишка, немедленно, сейчас! Согласен?
— Хорошо, согласен, — решился Сергей. — Подумаем немного, какой-то план выработать надо…
— Я же сказал: думать не умею, работать могу. Я их вокруг пальцев обведу, этих венке и шредеров. Аминь, господин Стенбек!
Был приказ, строгий, безоговорочный, как заряженное оружие, — тайны лагеря не регистрировать, докладывать только устно. А Венке нет-нет да и подсовывал бумагу: «Докладываю: сегодня умерщвлено в камере 300 человек, расстреляно за попытку к бегству двадцать пять (25) поляков». Стоит как манекен: на лице ни одной живой черточки. И губы будто механические: ап, ап, ап — выговорили: «Ни одной ошибки, подсчитано точно». Стени с зубным скрежетом: «Болван!» Шевельнулись глаза. Но как! Словно в мертвых орбитах. «Сожги, мерзавец! Никаких документов! Только устно, устно. Устно принимать сведения и устно докладывать!» Там, в Майданеке, в одном документе Венке и встретил фамилию капитана Шредера. И потом, под конец войны, Стени признался, что он о Шредере ничего не знал, но Хьюм имеет точные данные, что Шредер имел отношение к Майданеку и он, Шредер, человек надежный.
— Мери, помнишь нашу первую встречу в приюте? — спросил Венке. — На твоем лице я тогда заметил испуг…
— Хьюм нашел меня в цирке. «Ал-ле! На манеже Дон Мария Рахилио!»
— И ты взаправду бросал гири?
— Бросал.
— Во имя чего?.. Скрывался?
— Искал. Ждал… А, черт побрал бы эту войну. Она слизала у меня десять тысяч гектаров земли.
— Ну и дождался? Хьюм нашел тебя?
— Конечно. Такие, как я и ты, имеют длинные-предлинные хвосты. По ним и находят.
— В школе учился?
— Это допрос?
— Знакомство. Мери, знакомство…
Венке вдруг запел:
— Выпей, Венке, перед дальней дорогой. Кто знает, чем все это кончится! Пей! — Шредер прищурил один глаз: — В Майданеке я слышал про тебя. Но никогда не думал, что встречусь. — Он быстро налил в рюмку и энергично опрокинул в широкий рот, слегка клацнув стеклом о крепкие зубы. — Понял? Не думал, что такой дурак, как ты, может выжить.
— Нет, ты ошибаешься… Я не дурак, — возразил Венке.
— Дурак потому, что твои бумаги, которые ты вел в Майданеке, попали к русским. Знаешь ли ты об этом? Твоя аккуратность, педантичность обернулись против тебя же самого.
— Понимаю… Но что поделаешь, иначе я не мог: я немец, приучен к точности. Шредер, не надо вспоминать прошлое.
— Увы! Прошлое продолжается. И как ни странно, мы продолжаем жить прошлым. Стенбек — ученый! Химик! Почему он не пошел на кафедру? Приют возглавил?.. Мы-то знаем с тобой… Он подписывал приказы на газопуски. Он или нет?
— Он… Стени — Эхман, — вздохнул Венке и, вскочив, хлопнул дверью.
Шредер окинул взглядом номер: две кровати, стол, на котором стояли две бутылки коньяка и ваза с фруктами, пустое кресло, с которого только что поднялся Венке, и большое зеркало. Шредер подошел к нему, подмигнул своему отражению.
— Понял? — произнес он. Наполнил рюмку и начал маленькими глотками потягивать коньяк, ожидая возвращения Венке.