Бессмертие - страница 13

стр.

Под новгородской пятерней.
И, устремлению монгола
Уйти от выжженных степей
От принужденности тяжелой
К свободе солнечных путей.
Подставят парус буревестный
Прибрежий финских моряки,
Чтоб от земелий принебесных
Итти туда, где маяки
Пылают днем, сияют ночью
И рвут наземную тоску
Незамолкающим пророчьем,
Что есть дороги к маяку.
Земля кипит великой схваткой –
– И Питер сходится с Москвой
В дороге парусной крылатки
И тюбетейки кочевой.
И к небу поднятые взоры
Горят созвездьями в словах,
Как яркоцветные узоры
На ярославских кружевах.

И. Логинов

Пульс стихии

Вы слышите хаос в базарном гвалте
На рынке Космоса счисленье новых смет
Готовит счет утонченный бухгалтер
Король семи планет.
Раскинут невод солнц рукою человечьей
Смеется в облака играющий Пьеро
И разгибает раб натруженные плечи
Закончивши истории урок
И четкий пульс астронома рукою
Прощупанный давно в узле предвечных сил
Над миром радостно взметнул: Эван Эвое
И сердце и рассудок примирил
Растоптано предвечное растленье
Разорван круг космических колец
И звонко мировое солнцебьенье
Равняет ритм восторженных сердец.
Живет закон играющих инерций
И Космоса растрепаны листы –
По солнцу мы равняем стрелку сердца
И страсти и рассудка и мечты.

29. VIII.22 г.

Е. Маркон

Забыли

Ложись и плачь слезами детскими,
Обидчиво и жалко плачь…
Словами больными и хлесткими
Стегай ленивый тихий плач…
И променяй досаду скучную
На сладко-солоную грусть –
Обиду тонкую и вкусную
Твое вкушает сердце пусть!
Пусть горечь будет не отравою
Прозрачно грезовым цветам
– Пикантной острою приправою
К наивным девичьим мечтам!..
И рядом с милой незабудкою
Пускай взрастет цветок иной:
И будешь ты печально-хрупкою –
Не только милой и смешной…

Дождю

В сенях переулка осенних
Отдаются шаги дождя,
Согнувшись под гнетом лени,
Мы шагаем: дождь и я;
Никому ненужной клячей
По пустым закоулкам иду,
Но не так уж одиноко значит:
Ты со мной – мой скучающий друг!
Как и я, – безнадежный и нудный,
Опостылевший себе и другим…
Вот в мертвящем и жутком безлюдьи
Ты коснулся моей руки;
Не рукой коснулся, а слезинкой –
Ты еще плаксивее чем я.
Плачешь так же, безмысленно и липко
Обидою сердце щемя…

К. Якобсон

Время

Оно шагает на меня,
Шагает Бело-Высокое Время,
Стелет дни,
Тканные визжащей кровью разлук.
О чьи же, чьи же лилии
Взметнувшихся рук
Вырастут из сердца,
Колесованного мужскими гаремами
Каждый вечер, неделю, год
Та же та же тема
Роняет меня в одиночество.
Вздернувши выше неба.
Моя голова – черная хризантема –
Каждый вечер расцветает
В комнатной тишине.

В. Берг

Октябрь победы

Грабители стихии,
О, люди мысле-звери!
Сосать весны стихи,
Из Космоса артерий!
Утопий сочные ракеты
Вонзают сердце в солнца сеть
– Непознаваемого нету,
Одно непознанное есть!
На наковальне духа
Мозг, – Космоса кузнец –
Взметнет рычаг науки
Начало и конец.
Планет блестящие истоки
Людей измерены рукой –
Мы в электрические токи
Включим сирот бездомный строй!
Вселенная застонет
В работе разум блок
Легко в планетном доме
Нам уничтожить Рок
Как взрыв борьбы начало,
Пой взлетных зорь Зарю! –
Сама весна отдалась,
Красавцу Октябрю!

Иер. Ясинский

Разбейте скрижали

Отриньте ветхие обманы,
Покиньте сумрачные страны,
Час пробил золотой поры:
Плывите в новые миры!
Разбейте гладкие скрижали,
Что добрые вам начертали, –
И в довершение игры
Разбейте добрых о скрижали.

Движение биокосмизма в Петрограде

Обыватель, стукаясь лбом в стенку надвигающейся идеологии, всегда похож на Тараса Скотинина, стукающегося лбом о ворота. Конечно, всегда в результате страдает лоб. Но иногда он бывает такой удивительной гранитной прочности, что даже энергетика учения, молодого, как вселенная, не всегда может прошибить его сразу. Можно сделать комплимент петроградскому обывателю. В сравнении с обывателем Москвы он оказался гораздо менее сонлив и туп, чем этого можно было бы ожидать. Есть основание думать, что причина этого просто малолюдность города. Чем меньше людей, тем меньше идиотов. Но там, где их нет вообще, весьма трудно найти и умного человека. Очевидно, народонаселение Петрограда как раз дает ту пропорцию, при которой умные уже заметны, а идиоты еще не все видны. Движение биокосмизма по стогнам северной столицы служит тому лучшим подтверждением. Сначала, как и следовало ожидать, озлобленная ругань, всегда одинаковая как грязь в уборных; потом – момент некоего «мистического» колебания; и, наконец, – «бешеный стадный восторг». Отсутствие середины, вдумчивого, четкого понимания, вгрызания в идею весьма печалит пропагандистов биокосмизма. Легко в хаосе митинговой суеты растерять и ослабить цельность идеологии, выношенной на помете тысячелетий, как прекраснейшее блюдо эпохи. Первым вечером, на котором публика почти выдержала экзамен по биокосмизму, был вечер «бессмертия» у Шредера, на Невском, 52. Попытки некоторых местных пишущих человечков оттенить себя на фоне биокосмизма не удались. Наоборот: биокосмическая идеология захлестнула их целиком, как она захлестывала до сих пор все – от Константина Олимпова до Хлебникова. Очередной понедельник в институте ритма, Ауэра, на Миллионной, не состоялся. Выступление в студии Чекан (третье или четвертое, остальные можно не считать) окончилось полным разрывом с наполнявшей зал нудной и малочисленной толпой поэтиков, упорно прожевывающих свои собственные мозги и мясо там же еженедельно. Это было единственным серьезным явлением в хронике биокосмического скандала. Биокосмисты, поддержанные очень немногими, покинули зал. Первым большим стадным вечером в стиле ярмарки Маяковского в Политехническом музее в Москве, или религиозного базара в Городской Думе здесь, – был вечер в зале Петропролеткульта. 600 или 700 двуногих, набитых в пространстве тесного мешкообразного каменного куба, – так потели и отравляли воздух испарениями в таком потрясающем количестве, что было очень трудно дышать и говорить.