Бессмертники — цветы вечности - страница 61

— Федор Новоселов, Григорий Миславский, Владимир Алексеев, Андрей Плотников, Игнатий Мыльников, Николай Сукеник, Борис Нимвицкий, Василий Архангельский…

Леонтьев насчитал сорок пять человек.

Стало быть, сорок пять ордеров: двадцать — на обыск и двадцать пять — на арест. Вот так-то, господа революционеры. Поговорим?

Созвонившись с прокурором и заручившись его поддержкой, он положил список в папку и бодро направился к полковнику. Тот внимательно выслушал его, еще более внимательно прочел акты экспертизы гипсовой формы, справку о пикриновой кислоте, список подозреваемых боевиков и, удовлетворенно кивнув, проговорил:

— Действуйте, ротмистр. И не забудьте подготовить доклад в Департамент полиции по поводу ликвидации уфимской боевой дружины большевиков. Там ждут.

«За себя хлопочет, перед начальством обелиться старается, — неприязненно подумал, собирая свои бумаги, Леонтьев. — Оно и понятно: представили к генералу, а тут такая конфузия. Ничего, однако, будет Яковлев генералом! Нашими трудами будет…»

— Идите, идите, Иван Алексеевич. Сегодня я вами доволен, голубчик, — усмехнулся полковник.

— Рад стараться! — щелкнул каблуками вспыхнувший ротмистр и четким бодрым шагом покинул кабинет начальства.

К себе он возвращался как на крыльях. На ходу извлек из кармашка часы, — сейчас ему должны позвонить об аресте  т о г о  человека. И пусть на нем мундир офицера, он посидит-таки у него в каталажке, пожрет арестантской похлебки, а там, глядишь, и расскажет, откуда у него такой интерес к Демскому переезду.

Однако едва Леонтьев вошел и расположился за столом, появился дежурный.

— Господин ротмистр, вас к господину полковнику! Немедленно!

Леонтьев чертыхнулся и заспешил обратно. То, что ему вскоре пришлось увидеть в приемной полковника Яковлева, обескуражило и потрясло. Еще несколько минут назад здесь было пусто, сейчас же вся просторная приемная была полна народу. Празднично разодетые, чем-то взбудораженные люди плотно окружили начальника губернской жандармерии и едва не висли на его груди. В невообразимом гвалте ничего нельзя было понять. О чем галдят эти расфранченные мужчины? О ком причитают эти разодетые, как на свадьбу, женщины? Чего хотят или чего не хотят? Как оказались здесь?..

Всю свою последующую жизнь ротмистр Леонтьев будет вспоминать этот день, самый черный и позорный день в своей службе. Как потом выяснилось, именно на этот день один из офицеров Уфимского губернского воинского присутствия имел несчастье назначить торжество по случаю своей долгожданной женитьбы. Свадьба была в самом разгаре, когда в дом ворвалась полиция и, действуя сообразно полученным инструкциям, скрутила руки молодоженам и увезла их в тюрьму. Хуже того, семья этого офицера находилась в самых дружеских отношениях с семьей полковника Яковлева, и сам этот офицер, конечно же, никакого отношения ни к большевикам, ни к ограбленным поездам не имел.

Что делалось с полковником, когда он увидел вернувшегося ротмистра! И что делалось с ротмистром, когда он понял, какого дурака свалял!.. Ни тот, ни другой передать словами этого не могли.

…И все-таки другие намеченные ранее обыски и аресты в эту ночь состоялись.

Утренний урок у Вари закончился, а до вечернего было еще довольно времени, и она решила проведать своих хороших знакомых Давлеткильдеевых. Как всегда, захватила с собой Ниночку и кое-что для «Хадичи». Заодно хотелось узнать, как подвигается дело у Хусаиновых в Оренбурге: удалось ли получить разрешение на издание легальной, как они мечтали, газеты, найти типографию, нужную поддержку в тамошнем обществе? Получен ли первый номер или когда его ждать? Здесь, в Уфе, башкирские и татарские товарищи ждут свою социал-демократическую газету с большим нетерпением, часто говорят об этом. И это понятно: сами так же волновались перед выходом первого номера «Уфимского рабочего»…

Как и следовало ожидать, Давлеткильдеевы были неплохо осведомлены о положении дел в Оренбурге. От них она узнала все, что ее интересовало, попила с хозяевами чаю и отправилась домой, предполагая по пути проведать еще кое-кого из нужных ей людей. Она находилась уже на Александровской, когда совершенно неожиданно для этого времени над городом вскинулся и поплыл, почти не прерываясь, хорошо знакомый всем уфимцам гудок железнодорожных мастерских.