Бессмертники — цветы вечности - страница 63
Во втором экипаже поднялись двое. Варя их знала: присяжные поверенные Ахтямов и Кийков. Оба постоянно ведут дела политических заключенных, оба по просьбе комитета защищают арестованных симских рабочих, оба, что неизвестно властям, являются социал-демократами, правда, не большевиками, а сторонниками «меньшинства».
— То, что произошло в тюрьме с симцами, есть преступление, — обращаясь к рабочим, сказал Кийков. — Не могу говорить за господина прокурора, но за защиту скажу определенно: мы сделаем все от нас зависящее, этому вы можете верить.
— Расследуйте по-честному! — выкрикнули из передних рядов, где плотной решительной массой сбились железнодорожники. — Пусть все будет на ваших глазах. Чтоб без обману!
— Добейтесь, чтобы погромщики были наказаны!
— И подстрекатели тоже!
— Под суд их, под суд!..
Выговорившись, толпа организованно расступилась, и экипажи двинулись в сторону тюрьмы.
В тот же вечер на квартире Лидии Ивановны Бойковой собрались члены подпольного партийного комитета. Все были взволнованы случившимся и с нетерпением поджидали Лаушкина, от которого рассчитывали получить подлинную картину того, что произошло в тюрьме. Правду об этом злодеянии должен узнать весь город, весь рабочий Урал! И первое слово тут — газете, прокламации, работающим в заводской массе агитаторам и пропагандистам, — всем, кто изо дня в день ведет большое и многотрудное партийное дело. Борьба за освобождение симских повстанцев с этого дня должна вступить в новую фазу…
Об этом гневно и страстно говорил руководитель комитета Сергей Александрович Черепанов. Варя вслушивалась в его слова, прикидывала в уме предстоящую работу, а сама нет-нет да и поглядывала на дверь, выходящую в просторный коридор, служивший одновременно и прихожей для приемного кабинета князя Кугушева.
Лаушкин между тем появился совсем с другой стороны — из кухни. Там за высоким посудным шкафом есть дверь, о которой знают очень и очень немногие. Если шкаф отодвинуть (а сделать это не сложно, ибо он на колесиках), то по довольно крутой лестнице можно спуститься на первый этаж, а оттуда — через черный ход — во двор. Однажды заседавшему здесь комитету уже приходилось использовать этот тайный ход, и все получилось прекрасно: дежурившие у парадного филеры проторчали там всю ночь и ушли под утро, не солоно хлебавши. Теперь этот путь, только в обратном порядке, проделал Лаушкин: «железная Лидия» умеет ценить и беречь свои кадры! И верно, таких людей нужно оберегать.
Лаушкин, которого Варя видела впервые, не в пример другим тюремным надзирателям, был невысок ростом, сухощав и слаб голосом. На вид ему было лет сорок, темные прямые волосы и усы уже тронула первая седина, на лбу и вдоль щек пролегли резкие морщины, придававшие лицу печальное и даже скорбное выражение.
И совсем уж не надзирательскими были у Лаушкина глаза. Темные, глубокие, грустно-жалостливые. Человеку с такими глазами служить в тюрьме трудно. Но Лаушкин служил. Потому что так было нужно. Потому что поручил комитет.
Черепанов предложил Лаушкину место за столом и, когда тот освоился, попросил рассказать о тюремном погроме. Лаушкин понял, что собравшихся тут людей волнует именно это, и стал рассказывать…
В ожидании суда арестованных симских рабочих разместили в четвертом корпусе Уфимской тюрьмы, в двух соседних камерах на первом этаже, — человек по пятьдесят в каждой. Напротив этих камер через коридор, находились такие же камеры уголовников, уже осужденных и отбывавших тут свои сроки.
Следствие по делу «симского бунта» шло медленно. Так как большинство схваченных карателями людей не было даже причастно к этому событию, то собрать сколько-нибудь убедительные улики оказалось непросто. Столичное же и местное начальство, рассчитывая на «громкий» процесс, как всегда, торопило и жало. О справедливом судебном разбирательстве не могло быть и речи. Об оправдании — тем более. И тогда созрел план стравить уголовников и политиков. В случае удачи вину за очередной бунт можно было бы опять взвалить на симцев, и тогда обвинительного материала будет сколько угодно.