Бессмертное сердце - страница 13
Наследный принц внутренне усмехнулся собственной лжи. Несмотря на близкие и дружеские отношения с младшим братом, они никогда не говорили на эту тему, но в силу проницательности, Модрад догадывался о чувствах Лиджея. Их разделяли семь лет, поэтому Модрад, в отличие от брата, никогда не злился и не обижался на отца, только уж очень ему хотелось увидеть королевскую реакцию на возвращение Алвила. Это чувство авантюризма искушающим огоньком грело душу старшего принца.
— Хотелось бы в это верить, — король снова вздохнул. — Я рад, что ты такой ответственный, — лицо Амрея на мгновенье озарила улыбка. — Я всегда гордился, и буду гордиться тобой.
— Для меня это честь! — Модрад почтительно склонил голову.
— А теперь давай поговорим о предстоящей Коронации.
— Но она будет только в декабре! — Модрад отвернулся от отца, чтобы служанка могла измерить другую часть тела.
— Ну и что, — король пожал плечами. — Ты оглянуться не успеешь, как он наступит. Что ты думаешь о женитьбе?
— Такая мысль еще не посещала мою голову, а сердце, тем более.
— Но тебе ведь уже двадцать семь лет, — король потер виски и сменил позу в кресле.
— Не существует такой женщины, на которой я хотел бы жениться.
— Неужели? — Амрей вскинул брови. — При дворе столько красавиц, да и в самой столице много прекрасных девушек. А может быть, ты хочешь женщину из Восточной империи?
— Дело вовсе не в этом, — Модрад вздохнул. — Мне бы хотелось видеть рядом с собой любимую женщину, а не ту, которою после пятилетней супружеской жизни, будешь считать пустым местом. Я о таком наслышан в нашем роду. Хочется быть его лучшим представителем.
Модрад спустился с табуретки и отпустил портниху.
— Ну ладно, поступай, как знаешь.
— Ты выглядишь неважно, отец. Проблемы со сном? — спросил он, видя в зеркале, как король зевает и трет глаза.
— В последнее время Ён присылает мне много писем о нарушениях, хоть я не люблю ими заниматься, но приходится.
Модрад покрутился у зеркала, разглядывая себя, словно барышня, сел у окна и закинул ногу на ногу. Этот Ён, низкорослый, с грубой внешностью, будто вытесанной из камня, но исполнительный и верный, никогда не нравился старшему принцу. Каждый раз, когда он видел Главу Тайной стражи, по спине Модрада пробегал мерзкий холодок.
— Хороши эти самхейские наемники, правда, тетя? — спросил он. — Лучше них только Клан Дракона.
— Нет, родной, — пропела Эрайна. Шевельнулся нежный шелк ее белого платья, она повернулась и, глядя куда-то сквозь племянника, продолжила: — Лучше них только воины Восточной империи.
— Мне пора возвращаться к делам, — вздыхая, сказал Амрей, медленно поднимаясь. — Дорогая, а ты?
— Я сегодня устала, поэтому пойду к себе, — ответила Эрайна, подавая руку супругу. Оба попрощались с Модрадом и неспешно покинули залу.
Принц проводил их задумчивым взглядом, будто намереваясь что-то сказать, но промолчал. Он тоже вышел через несколько минут, собираясь отлично провести время в городе.
С наступлением вечера и окончанием рабочего дня, жители столицы собирались на площади. У фонтана выстраивался самодельный оркестр, таверны и пивнушки выносили столики на улицу, планируя веселиться почти до самого утра. Люди более высоких сословий — дворяне, купцы, дворцовые работники — предпочитали более высокое времяпрепровождение.
За Третьей улицей, в неприметном тупичке, только для избранных, расположился клуб «Энри Гроу», одноименной дамы, появившейся в столице пять лет назад. Пятнадцать лет назад по Астмерии ходил распространенный слух, о некой девочке Энри Гроу, дворянке по происхождению, сбежавшей из дому и взятой на попечение одной старой колдуньей, жившей за городом. После пяти лет обучения Энри Гроу покинула старуху, которая неожиданно умерла, прибрав к рукам все книги, записи, и прочую ведьмовскую дребедень, отправилась путешествовать по стране, и после десять лет о ней никто не слышал. Была ли дама, державшая клуб, той самой девочкой, никто не знал, а даже если и предполагал, то просто не предавал этому значения.
Сейчас молодая женщина по имени Энри Гроу — тонкая, как тростинка, с длинными черными густыми волосами, глазами чистейшего голубого оттенка — сидела на сцене на трехногом стуле из темного дерева и напевала нежным голосом: