Бессмертны ли злые волшебники - страница 47

Я должен был написать очерк о старшем оперуполномоченном МУРа Станиславе Кривенко.

Полковник, посоветовав выбрать именно Кривенко («думающий, содержательный, с высшим юридическим образованием»), рассказал мне, что он уже послужил прототипом героя известной детективной повести. Когда инсценировку этой повести ставил один из московских театров, исполнитель главной роли все допытывался у Кривенко, случалось ли ему выламывать у бандита холодное оружие, вышибать великолепным ударом пистолет и совершать тому подобные впечатляющие действия. Кривенко, смущенно посмеиваясь, отвечал, что не случалось. Но на сцене театра, по словам полковника, «нож летел в одну сторону, пистолет — в другую, зал не дышал…».

Мне очень хотелось узнать, что думает сам Кривенко об этих сценических эффектах, но не удавалось побеседовать с ним, как говорится в литературных кругах, близких к уголовному розыску, лицом к лицу.

Мы общались по телефону. Я хорошо изучил интонации и оттенки его голоса. Наибольшая усталость чувствовалась в нем по утрам, днем он был бодрым, иногда веселым. Вечером — тревожным, отрывистым.

Уже потом я узнал, что в эти сутки он с товарищами шел по «сложному следу» умного, искусного вора, совершившего ряд дерзких ночных ограблений меховых магазинов. Операция эта напоминала шахматную партию, точнее, блицпартию, когда счет времени идет не на минуты и часы, а на секунды.

Но с самого начала я не обижался — понимал: человеку не до меня. Однако дни бежали; задание редакции не выполнялось. Тогда мне «дали» Владимира Румянцева, тоже старшего оперуполномоченного.

Видимо, желая утешить меня в потере Кривенко, полковник рассказал, что Румянцеву недавно удалось раскрыть убийство десятилетней давности. Уловив мое, несомненно, наивное удивление, он добродушно улыбнулся: «Раскрываем и через двадцать лет…»

Тема наказания, неотвратимого как рок в античной трагедии, показалась мне большой и глубокой. И как это бывает иногда у литераторов, воображение тотчас же нарисовало картину: человек покоится в кресле с вечерней газетой в руках в локально ярком освещении торшера, особенно мягком и теплом, если за окнами дождь и ветер, и входит Судьба в образе старшего или младшего оперуполномоченного, садится напротив, вот уж действительно лицом к лицу, хотя, когда первое «лицо» делало то, что сейчас раскрыто, второе «лицо» пускало в пеленках пузыри. (Картина эта, как я понял позднее, ненамного отличается по сути от пистолета, летящего, подобно метеору, из конца в конец сцены, и еще раз доказывает, что литераторам надо весьма осторожно трунить над театральными штампами.)

После рассказа полковника мне захотелось увидеть эту Судьбу.

— Что? Выгляжу неважно? — Человек лет тридцати, с лицом, в котором явственно сохранилось еще что-то мальчишеское, улыбнулся, погладил ладонью щеку. — Не спал… Но вы не думайте, что мы так все время. Бывают и ровные недели. Спим. Читаем. Собираем грибы по воскресеньям. А сейчас сошлось: и у Кривенко и у меня. Жулик один задал работу. Толковый жулик.

— Мне казалось, что вы только по убийствам…

— Это было раньше, — ответил Румянцев. — Действительно. А теперь у нас изменили структуру. Я теперь занимаюсь разными делами.

— И это, наверное, лучше? Для вас?

— Да нет… — пожал он плечами. — Раньше работалось целеустремленней, сосредоточенней…

— А эмоциональная сторона? — удивился я. — Ну…

— А!.. — понял он. — Это на меня не действует. Я думаю только о работе в эти минуты. О технике нашего дела. Остальное не существует. Думаю об уликах в эти минуты. О вещественных доказательствах. Сам переворачиваю труп, если надо, раздеваю… Не потому, что не верю врачам. А потому, что хочу сам увидеть, понять.