Бессмертный корабль - страница 6
— Взять койки! — заорали боцманматы.
Под прицелом пулеметов моряки возвратились в жилые палубы. Лязгнули закрываемые наглухо снаружи двери. У пулеметов на мостиках стали самые надежные из кондукторов.
День был завершен. Впервые за всю историю крейсера «Аврора» традиционная вечерняя молитва не состоялась.
Настала ночь, полная неизвестности и сомнений, нависла гнетущая тишина в кубриках.
Никто не смыкает глаз. Все думают об одном: неужели прав Брагин, суля расправу и гибель вместо счастья и радости?..
— Не хорони прежде срока! — вскипает Хаберев, зло уставясь на Брагина. — Давеча строевые, возвратясь из экипажа, что передавали? Весь Питер бастует. Никому за господскую войну мучиться неохота! Царю полный расчет подходит, а ты что нам пророчишь?.. Лукичев в аккурат приметил: меж двух огней господа. Мы отсюда их пуганем, а рабочий класс — с берегу!
— Пуганешь, когда они пулеметы расставили против тамбуров! — уныло огрызается Брагин. — Сунься!
— И сунемся, дай опомниться, — отвечает Бабин. — Думаешь, разок промахнулись, так пары спустим? Нам сейчас высокое давление полагается держать. Подшуруй, Матвей, гони до марки!
Белышев отчеканивает:
— Отступать некуда. Сами знаете, что в цехах говорено: ждут нашей поддержки рабочие. Им без нас и нам без них — не выстоять. Сломит командир с жандармами заводских, за «Аврору» примется. За вчерашнее, за то, что нагнали страху на их благородия, не помилуют нас Никольский с Ограновичем. Кого миловали господа, когда верх брали? Мало матросов на морском дне лежит, на Лисьем Носу? Мало наших товарищей в каторгу сослано, в тюрьмах сгинуло? Что же, и нам в петлю влезать, дожидаясь, покуда веревку намылят?.. Брагин, скажи, что выбираешь: пулеметы иль петлю?
— Смерть едина.
— Брешешь! — возражает Белышев. — Накинут на шею, вздернут — из петли не выскочишь, а пулеметами завладеть можно. Нынче же, сообща, всей командой.
Машинисты, оживляясь, поддакивают.
За ночь решение принято: при первой возможности захватить пулеметы.
То же самое происходит в других кубриках.
Изнывая от неизвестности и нетерпения, на крейсере ждут сигнала горниста, который возвестит побудку. Никому не до сна. Нет покоя мыслям. А время, как нарочно, будто остановилось. Будто всей жизни не хватит, чтобы дождаться рассвета.
Мучительно долог последний час...
Горнист начинает играть сигнал побудки, когда предрассветная мгла еще чернеет в иллюминаторах.
— На молитву! — скликают, распахнув двери, унтера и боцманматы.
День начат. Сквозь строй вооруженных кондукторов, расставленных в коридорах, пятьсот шестьдесят семь человек, составляющие экипаж крейсера, друг за другом переступают порог церковной палубы.
Топоча сапогами, из-за ширмы походного алтаря выбирается поп. Его бегающий взгляд обращен то к цепи кондукторов позади матросов, то к двери, откуда с минуты на минуту должны показаться командир и старший офицер.
Один за другим протискиваются сквозь ряды механики, мичманы, лейтенанты. Каждый из них держится настороже.
— Раздайсь! — вполголоса гудит старший боцман.
Моряки расступаются.
Быстрым шагом идут на свои места Никольский и Огранович.
Командир на ходу кивает Покровскому.
Торопливое бормотанье попа едва слышно в духоте церковной палубы. Острый запах пота перешибает сладковатый запах ладана и аромат дорогих духов старшего лейтенанта Эриксона.
Покровский скороговоркой бормочет слова молитвы и внезапно, как бы запамятовав, запинается.
Лукичев подмигивает Белышеву на командира.
Шека Никольского дергается.
Руки офицеров тянутся к расстегнутым кобурам.
Огранович, поведя плечом, косится на команду.
Матросы неподвижны.
Понукаемый злым взором командира, Покровский с опаской выдавливает слова, которые должны были вчера вечером послужить сигналом к восстанию:
— ...И благо-слови до-сто-яние свое...
Наспех дочитав молитву, он прячется за ширму алтаря.
Глядя поверх матросских голов, Никольский объявляет:
— Всей команде, хотя сегодня и не суббота, мыть краску! Я вас отучу бунтовать!..
Оборвав, он уходит.
Старший офицер подает знак унтерам и боцманматам.
Те разводят моряков по отсекам.