Бессмертный корабль - страница 7

Последним шагает отделение боцманмата Серова. Ему доверены коридоры офицерских помещений и кают-компания.

— Понимать должны, что́ есть бунт в военное время. За такие дела вашего брата брезентом накрывают и в расход списывают, — запугивает Серов. — Назови, ребята, зачинщиков. Доложу его благородию, вам и выйдет полное прощение.

Матросы помалкивают, прислушиваясь к раздраженному взвизгиванию Ограновича, которое доносится из кают-компании.

Боцманмат поспешно притворяет дверь.

— Старшо́й попа ругает за молитву, — шепчет, пробегая мимо строевых, вестовой Векшин.

— Дмитриев! — окликает боцманмат, заметив улыбку на лице одного из матросов. — Чего скалинься? Марш мыть ванную! Там посмеешься!..

Матрос берет ведро с каустиком и направляется в офицерскую ванную.

В ней нет никого.

Он заглядывает в бортовой иллюминатор и прилипает к нему.

Сумеречное утро еще борется с ночью. Черным провалом зияют за площадкой заводского двора настежь раскрытые ворота. От них движутся к причалу толпы людей. С каждым мгновением они приближаются к «Авроре». Поддевки рабочих перемешались с шинелями солдат Кексгольмского полка. Впереди, неся красный флаг, семенит старый сторож Игнатыч.

Дмитриев шумно отвинчивает барашки иллюминатора.

Поток свежего воздуха врывается в затхлую духоту помещения.

Нарастают призывные возгласы:

— Солдаты с нами, а вы, матросы?

— Ура авроровцам! — раздается у борта.

— Ура! — что есть мочи кричит Дмитриев и, охнув от нестерпимой боли в спине, мгновенно оборачивается.

Боцманмат, ругаясь, тычет серебряной — за выслугу — дудкой в зубы матросу и, оттолкнув его, захлопывает иллюминатор.

— Ты что? В карцер!..

Не докончив, получив увесистый удар кулаком, он тяжело садится на табурет у ванной.

Матрос смаху нахлобучивает на голову боцманмату ведро с едким раствором каустика.

— Вот тебе сдача, Иуда!

Он выдирает из кобуры Серова револьвер и, хлопнув дверью, выскакивает в коридор.

Отовсюду бегут моряки. Эхо неумолчно повторяет в длинных коридорах:

— Уррраааа!..

У порога кают-компании путь Дмитриеву преграждает визжащий старший офицер. Судорожно цепляясь за дверь, Огранович пытается вырваться из рук вестового Векшина и машинного содержателя Фотеева.

— Ишь, боров! Себя жалеешь, а кто в Осипенко стрелял? — сурово спрашивает матрос. — Отойдите, ребята, чтобы ненароком не задело.

Он целится в Ограновича.

— Не трожь! — кричит Векшин. — Не марай палубу! На лед вытащим!

— Это правильно, только не упустите! — предостерегает Дмитриев и, стиснув рукоятку револьвера, торопится на верхнюю палубу.

Там уже вся команда. Оба мостика переполнены матросами. Пулеметы захвачены в тот момент, когда кондукторы повернули их к причалу, чтобы открыть огонь по рабочим и солдатам Кексгольмского полка. Застигнутые врасплох за утренним чаем, офицеры выведены из кают-компании на кормовую палубу. Обезоруженный караул семеновцев окружен машинистами. Моряки стыдят солдат.

— Посторонись, братва! — предупреждает Лукичев.

Из кормового тамбура выбегает разъяренный Никольский.

Лукичев, изловчась, вышибает из его руки браунинг.

— Отвоевали, ваше благородие! — язвит Бабин, подхватывая револьвер. — Покомандовали, слазьте.

Никольский ошалело крутит головой.

Несколько рук тянутся к его погонам.

— Не сметь! — Он трясется от ярости. — Матросы, приказываю разойтись! Не позорьте флот!

— Молчи! — гневно отвечает Липатов. — Не мы, а вот такие, как ты, опозорили флот еще у Цусимы!

Брагин, ухватив Никольского за плечи, срывает с него погоны:

— Иди!

Никольский упирается. Моряки выталкивают его на трап.

Вестовой и машинный содержатель выволакивают на палубу Ограновича.

Старший офицер хрипло молит о пощаде.

— Ты нас щадил? — наклоняется к нему Дмитриев. — Ты помиловал Осипенко? Становись к расчету!

Он приподнимает Ограновича за шиворот и стаскивает с корабля на лед.

Подряд раскатываются два выстрела.

— Товарищи! — обращается к морякам седоусый токарь, председатель забастовочного комитета Франко-Русского завода. — В сарае за механическим цехом спрятаны автомобили. Директорские. Нам бы парочку пулеметов приспособить на них. Всем народом просим: подзаймите, пока с городовыми и жандармами управимся. Позасели, подлецы, на чердаках возле Сенной и не дают ни проезду, ни проходу людям.