Бессонница. След - страница 2

Я скучаю по тебе. Не знаю, можно ли это так назвать, но определение «скучаю» как нельзя лучше описывает мои ощущения. Мне не хватает тебя. Я понимаю, что не увижу тебя, но это меня не отрезвляет. Я не верю в то, что меня что-то сможет отрезвить. Я словно застрял между сном и явью, на этой зыбкой границе, которую кто-то провел между полубессознательным состоянием и бодрствованием, и, похоже останусь тут надолго. Или навсегда.

Навсегда. Ты когда-нибудь думала о том, как странно звучит это слово? Да, странно, но не страшно. Ты научила меня не бояться. Ты-то точно знала, что такое «навсегда». Вечность. Ты могла бы дать мне это — достаточно было попросить. Думаю, ты согласилась бы, хотя мне пришлось бы тебя уговаривать, но рано или поздно ты все равно сказала бы мне «да». И я бы пошел на это. Ты говорила, что нельзя принимать такие решения быстро, потому что ты не знаешь, что ждет тебя в вечности: нескончаемое счастье или нескончаемая боль. Но ради тебя я был бы готов даже на нескончаемую боль. Мы были бы вместе. Всегда. И я был бы счастлив — этого бы мне вполне хватило для счастья. Я не знаю, какому богу следует молиться для того, чтобы он вернул мне тебя. Или же просто знаю, что молитвы не помогут…

На часах начало четвертого утра. Когда-то в это время я видел девятый сон, а теперь я пишу тебе письмо, изредка поднимаясь со стула для того, чтобы размять спину, и смотрю в окно, на ночной сад. Когда-то я боялся темноты, но теперь думаю, что ночь прекрасна. Теперь ночь — это мое время. Днем все так переменчиво, быстротечно. А ночью мир меняет краски. Глупцы те, кто говорит, что ночь — это непроглядная тьма! Они ничего не понимают. Если бы они встретили тебя, то поняли бы, что такое ночь. Ты бы им объяснила, что она в себе таит. Но это вряд ли. Ты говорила мне, что ночь открывается только избранным, тем, кто готов ее понять. Не думаю, что среди всей этой суеты, в этом дневном мире, так много избранных. На то они и избранные, чтобы их было мало, ведь так?

Иногда я думаю о том голоде, который ты описывала. Интересно, почувствую ли я когда-нибудь этот голод? Как бы я хотел почувствовать его! Всего лишь на пару секунд. Мы бы стали ближе. Ненамного, на чуть-чуть. Но стали бы. Ведь, по сути, мы с тобой — одной крови. Дар это или проклятие, но уже ничего не изменить.

Голод. Я стою по ночам возле окна, смотрю на сад и жду, когда он появится. Это глупо — точно так же можно ждать наркотического прихода, не притрагиваясь к героину. Я не знаю, что это за ощущение, не знаю, как поведет себя мое тело. И порой я даже боюсь, что это повлечет за собой что-то страшное … но я готов к этому. Уже готов. И я не оступлюсь.

Светает. Этот суетный день, это яркое солнце. В последнее время у меня болят глаза, когда я выхожу на солнечный свет. Я поменял солнцезащитные очки на другие, с более темными стеклами. Мой начальник говорит мне, что я похудел и стал похож на наркомана. Скоро я пошлю его к черту и уволюсь. Большинство своих денег я и так зарабатываю свободной журналистикой, не понимаю, зачем я еще хожу на эту работу. Даже ноги секретарши меня уже не волнуют. И денег у меня достаточно для того, чтобы жить без работы хоть целый год.

Наверное, пора заканчивать, потому что письмо получилось слишком длинным. Я надеюсь, что ты не скучаешь, и у тебя достаточно поклонников. Ты любила, когда вокруг тебя крутились мужчины… но не будем об этом. Всего хорошего.

Всегда твой, Дж. С.

2008–2009 Треверберг