Бьется пульс Конго - страница 13

Меня ждали с нетерпением, зная, что я не монделе (бельгиец) и вообще не колонизатор, старый или новый. Беспроволочный телеграф — в Конго есть только радиотелеграф — сообщил им, что я прибуду к обеду, и они все терпеливо ждали до самой темноты. Я приветствовал встречающих громким «Ухуру!» — это слово сейчас самое распространенное на Востоке приветствие, — и их зубы засверкали в темноте.

Зажгли масляные светильники. Я принес из джипа ящик и всем без исключения роздал консервированное пиво. Это особенно понравилось мужчинам в пиджаках. Хотя конголезцы любят надевать пиджаки и крахмальные воротнички, невзирая на сорокапятиградусную жару в тени, и тем демонстрировать свою принадлежность к бюрократии или другой высокопоставленной социальной группе, они не снобы, им присуще естественное чувство общности. Это и не удивительно. Ведь только бельгийцы уничтожили демократическую по своей сути сельскую общину, составлявшую основу племенной жизни.

Мне отвели комнату в «клинике», то есть в корпусе с хорошо оборудованными двухместными палатами с ваннами, предназначенными исключительно для европейцев. Такие «клиники» имелись почти во всех больницах Конго. В палатах же для конголезцев стояло по тридцать, а то и больше коек… и больше ничего. Теперь «клиники» были резервированы для «образованных», а также для высокопоставленных конголезцев. Разумеется, «образованные» и платили соответственно.

Глава местной администрации — лысый коротыш по имени Маяна — сказал, что бунгало, обычно предназначенное для врача, ремонтируется и временно мне придется терпеть неудобства, связанные с проживанием в больнице. Не было ни света, ни воды: из строя вышли генератор и водяной насос. «Еn раnnе»[16], — как здесь говорят. Эти слова я потом слышал очень часто. Они ассоциировались с Конго, как корь с детьми. Коротыш надеялся, что пока я обойдусь масляным светильником, а воду будет носить мой бой. Бой стоял рядом и улыбался до ушей. Вид у него был очень симпатичный, как у всех боев, он был сама готовность услужить. Служба у монганги сулила некоторые выгоды.

— Нет света во всей больнице? — спросил я простодушно.

— Мы надеемся вскоре исправить повреждение, — ответил господин Маяна.

— А если придется делать срочную операцию? — Я почувствовал некоторую неуверенность.

Господин Маяна слегка погладил свою лысину (редкое явление у африканцев) и сказал, приветливо улыбаясь:

— Не беспокойтесь, ночью такого случая быть не может.

Я словно онемел. Этого я никак не мог понять, хотя и раньше подозревал, что не все ладно в государстве Конго. Но сейчас я устал как собака, а главное, радовался, что наконец-то добрался до места. Все равно страну и ее обычаи не изучишь за один вечер.

Этому я посвятил последующие месяцы.

Городок насчитывал пять тысяч жителей, из коих примерно четыре тысячи восемьсот жили в потопото и лишь около двухсот — в бунгало, которые некогда принадлежали европейцам. После провозглашения независимости бельгийцы покинули город и вообще уехали из Конго. Лишь в монастыре на окраине городка остались пять миссионеров и шесть монахинь. Меня временно поместили в здании католической миссии, где мне предоставили и полное питание. Это было очень важно: в городе не было ни булочной, ни мясной, ни продуктовой лавки, а в единственном магазине торговали старыми консервами, керосиновыми лампами и мотыгами.

К белому населению относился также директор небольшой фабрики по переработке хлопка-сырца. На этом предприятии и в ремонтных мастерских нашли себе работу восемьсот жителей. Они имели постоянный заработок. Хуже обстояло дело с рабочими муниципалитета и чиновниками. Им задолжали жалованье за несколько месяцев, даже учителя его не получали. Занятия в двух школах прекратились. Люди роптали. А тут еще наводнение… Дождь размыл стены многих потопото, обнажив их бамбуковые ребра, напоминавшие хребет допотопных гигантских рыб. Хозяев этих хижин, оставшихся без крова, разместили в монастыре.

Католическая миссия насчитывала уже третий десяток лет с момента основания. В ведении миссионеров был также лепрозорий, непосредственно примыкавший к монастырю. Благодаря целительному действию сульфамидных препаратов в лепрозории остались лишь неизлечимые больные, в основном старики. Вновь заболевшие ограничивались амбулаторным лечением… Врач, хорошо знавший положение в стране, говорил мне, что ранее в Конго было зарегистрировано триста тысяч случаев проказы, причем тридцать тысяч больных содержались в лепрозориях. Теперь количество прокаженных уменьшилось в десять раз. Первая встреча с прокаженным произвела на меня удручающее впечатление. Он подкатил ко мне в кресле и протянул руки: «Монганга?»