Бьется пульс Конго - страница 23

Он сдержал свое слово.

Как-то Маяна пригласил меня на охоту, «чтобы вы тоже получили удовольствие». Его бой нес под мышками два карабина. Было воскресенье, и я не мог отказаться под тем предлогом, что необходим в больнице. Я плохой охотник и не люблю убивать зверей, но Маяна, будто прочитав мои мысли, сказал: «Эта будет охота на крокодилов, вниз по реке есть островок с песчаной банкой, там полно крокодилов».

Итак, еще и в лодке! Что может сделать крокодил, испытал на себе один дипломат из Леопольдвиля, также участвовавший в охоте. Крокодил плохо разбирается в дипломатии, он хвостом приподнял лодку и перевернул ее, а дипломата больше не видели.

Все же я утешался мыслью, что смогу послать домой фотографию, где буду изображен в позе бесстрашного африканского охотника, попирающего ногой мертвую добычу.

Я начал подготавливать машину, но что-то было не в порядке. Прошло с полчаса, прежде чем мне удалось устранить неполадку. За это время небо нахмурилось. Быстро приближалась непогода. Мы поехали к пристани. Едва мы отвалили от берега, как хлынул дождь. Мы моментально промокли до нитки и вынуждены были снова пристать к берегу. Однако я сохранял свое: достоинство.

С крокодилом я все же имел дело, но в качестве врача. В больницу была доставлена женщина с глубокими рваными ранами на голени. Она стирала белье в реке на мелком месте, и крокодил схватил ее. Женщина не растерялась и стала колотить крокодила вальком по морде, пока он не разжал челюсти. К счастью, она другой рукой крепко держалась за дерево, иначе крокодил утянул бы ее на глубокое место. Раны заживали медленно и, как все подобные повреждения, гноились.

Однажды мы зашивали раны одному парню, которого избили на противоположном берегу. Он сказал, что били его из-за крокодилов. Он в них стрелял.

Я удивился.

— Разве охота на этих гадин запрещена?

— На том берегу — да. Они верят в переселение душ. Недавно крокодил съел сына вождя, и теперь все крокодилы — табу.

— Почему же?

— Никто не знает, в каком крокодиле живет душа сына вождя.

Подобное «переселение душ» не редкость в Африке. До сих пор охотники делят между собой и съедают сырым сердце льва или леопарда, полагая, что станут макази, сильными, как лев. Поверье это сохраняется и в отношении знаменитых умерших воинов.

Недалеко от больницы, у обочины дороги, есть могила. Она огорожена бамбуковыми стволами, а их верхушки усажены пустыми консервными банками и старыми глиняными горшками. Я спросил миссионера, что это означает. Оказалось, что здесь похоронен воин из племени бапуи, который убил много леопардов. Родственники умершего целую неделю дежурили у могилы, чтобы никто не похитил его сердце. Он был очень макази, нгуфу, то есть сильный.

— Вы боретесь против этого суеверия? — спросил я.

— Для местных людей это не суеверие. Они твердо убеждены, что эта так. Однажды я попытался изложить бапуи нашу точку зрения. Он терпеливо выслушал меня, а затем спросил: «Тата, а просфора разве не то же самое?».

Мне было ясно, что для знакомства со зверями Африки нет необходимости идти с ружьем на охоту. Как врач я имел возможность изучить теневые стороны подобных контактов с африканской фауной. То тут, то там я встречал бегемотов. Местное население не любило толстокожих за то, что они нередко опрокидывали рыбачьи лодки. Однажды меня позвали к женщине, которой бегемот повредил ногу. Нога имела ужасный вид, мягкие части превратились в бесформенную массу, кости во многих местах были раздроблены. Артерия пульсировала, и я решил воздержаться от ампутации. Благодаря тщательному лечению и заботливому уходу ногу удалось спасти. В стране, где нет протезов, лучше иметь ногу, даже если она никудышняя. Женщина была довольна, что могла ходить хотя бы на костылях; калеке здесь остается только нищенствовать.

Одна мысль о крокодилах, даже мертвых, вызывает у меня отвращение, особенно после того как наш сосед в Инонго на озере Леопольд, лейтенант Конголезской национальной армии, убил крокодила. Он утверждал, что его мясо очень вкусно, и хотел это доказать. По его приказанию бои разделали тушу, освежевали, разрезали на куски, затем сварили мясо и поджарили. В пиршестве приняли участие несколько десятков человек, но тем не менее много мяса осталось. Вонь поднималась до небес. Вид мух, привлеченных разлагавшимся мясом, наводил на мысль о том, как выглядела одна из десяти египетских казней.